Это как сердце вскрывает.

– А кому я должна была рожать, Гаврила? Наркоману?

Своими реакциями и ответами будто по щекам бьет. Отрезвляет от любви.

– А по чьей вине я им стал, по-твоему? Или может по собственной воле?

На его слова она реагирует эмоционально. Вспыхивает горящими щеками, рвет себе же грудь быстрыми вдохами-выдохами.

– Я не стала наркоманом, Гаврила. И Костя твой, Гордеев, тоже им не стал. Не надо перекладывать ответственность на провидение или судьбу. Это выбор каждого. Ты сделал свой.

С её губ срывается такая дичь, что Гавриле даже не верится.

Он смотрит на них – губы – и откровенно охуевает на каждом слове. «Перекладывать». «Выбор». «Сделал свой»… Ебать…

– Выбор, блять, Поля? Это, блять, выбор? Прийти домой, получить по башке, а проснуться в подвале – это, блять, ты называешь выбором?!

Нечего кричать. Нужно развернуться и уйти. Но Гаврила зачем-то делает иначе. Спрашивает и ответа ждет.

Смотрит, как она продолжает грозно дышать. Могла бы – давно пламенем дыхнула. Только в него-то за что?

– Ты меня обманывал, Гаврила. Ты. Меня. Обманывал. Ты виноват во всем, что со мной случилось. Что с нами случилось – ты виноват! Я ждала тебя, я хотела…

Полина говорит и сбивается.

Запрокидывает голову, смотрит в потолок, снова дышит.

– Вот черт…

Плакать что ли собралась? С хера ли?

Разворачивается и отходит, закрываясь на время от него руками.

В комнате тихо, но ни подойти, ни свалить Гаврила не решается. Ждет… Чего там она ждала.

– Ты нас бросил!!! – развернувшись, Полина кричит! Она плачет. Глаза блестят, по щекам течет.

Плачет. Кричит. Ненавидит.

– Ты нас бросил, Гаврила! Ты нас бросил!!!

Говорит и говорит. А он молчит.

– Я ненавижу тебя! Я тебя ненавижу! Ты променял меня на кайф!!! Из-за тебя…

Срывается, тянется рукой ко рту, закрывает его, гася всхлипы. Они всё равно пробиваются. И бьют больно.

А Гаврила не понимает, почему его так задевает. Она же играет…

– Какой нахер кайф, Поля? Ты думаешь мне в кайф было в подвале сидеть? Ты думаешь, я на дело пошел, чтобы потом меня на иглу посадили? Ты что несешь вообще? Это ты слабину дала. Это ты решила, что легче избавиться – от меня и от ребенка. От нас избавиться, а самой жить!

– Заткнись!!!

Ему так говорить нельзя. А ей – типа можно.

Она кричит, мотает головой. Хватает вазу, бьет об пол.

Его Поля никогда не была истеричкой. А тут… То ли так кроет. То ли так играет.

Гаврила смотрит под ноги, там всё усыпано осколками разного размера.

Несколько попали по ботинкам – поцарапали кожу.

И ей по ногам тоже. Но Поле – похуй.

Она мечется взглядом по комнате, думая, что бы еще грохнуть…

Задерживается на нем, слезы смахивает, шипит просто:

– Ненавижу тебя… Я тебя ненавижу… Твой кайф стоил мне ребенка!!! Из-за твоей дури я убийцей стала!!! Я убила своего ребенка! Я себя ненавижу! Но тебя – больше!!!

Её истошный крик и отчаянный взгляд внезапно пугают. Гаврила цепенеет на секунду. Потом отмирает с пониманием: остановиться надо. Вот сейчас. Надо было раньше, но если не сейчас…

– Поля, – он обращается, вытягивая вперед руку и делая шаг к ней.

Но она не готова. Мотает головой. Крутит ею. Снова хватает – пепельницу, бросает уже не об пол – в него.

Везет, что увернулся. А так бы и убить могла.

– Не подходи, урод! Мразь! Ублюдок!!! Ненавижу тебя!!! Это не из тебя его достали!!! Это не ты всё это чувствовал!!! Это не тебе пришлось соглашаться, потому что… Потому что если родишь – он не будет похож на ребенка… Мой ребенок, – Поля вжимает указательный палец в грудь, – не будет. Похож. На ребенка.

Полину кроет внезапно и сильно. У Гаврилы у самого кожа покрывается мурашками. Он не всё понимает, но мозг её слова взрывают.