Интересный выбор помощницы, кстати. Мелкая, неприметная, суетливая. Совсем не такая, как предыдущая. И вряд ли заинтересованная в самом Нажинском, как Кристина.

Надеюсь, у неё всё получится.

Нажинского мы с Романом ближайшие несколько дней почти не видим. В какой-то момент я даже начинаю беспокоиться, а не решил ли он слиться с конкурса. А вот Ромка ни капельки не сомневается, уверен в отце на все двести процентов. И откуда только такая уверенность?

В день конкурса Ярослава с утра дома тоже нет. Меня это и правда нервирует. Если он вдруг не приедет, то это будет катастрофа для Ромки. Малыш ведь так ждёт.

Мы едем с сыном в садик, на его базе и будут проходить соревнования. Я говорю сыну, что папа приедет уже туда, но сама всё же сомневаюсь.

— Мы тут плакаты приготовили в вашу поддержку! — суетится воспитательница, разворачивая ватман. — Красиво?

— Очень, — киваю. — Спасибо большое. Я на минуту отойду.

Пока воспитательница репетирует с Ромой речёвку, я выхожу в коридор и набираю Нажинскому. Но он не отвечает, и я начинаю нервничать ещё больше.

До начала соревнований остаётся минут пятнадцать.

— Так, где ваш папочка? — ко мне подходит няня. — Вот вам футболки с символикой сада. Размеры должны подойти. Можете переодеться пока в детской спальне.

С ощущением тревоги, переходящей в горькое разочарование и обиду за сына, я иду, куда мне указали. Прикрываю за собой двери и снимаю олимпийку и свою футболку, намереваясь надеть ту, которую мне выдали.

— Воспитатель сказала, тут есть какая-то футболка, — слышу сзади и аж подпрыгиваю от неожиданности.

Нажинский. Приехал.

И я… снова полуголая.

Да что ж такое.

— Вот, — киваю ему на спинку кроватки. — Надевай.

А сама скорее ныряю в свою.

Нажинский с абсолютно беспристрастным видом снимает пиджак, потом расстёгивает запонки, рукава рубашки и все пуговицы. Стаскивает её, оставаясь только в брюках.

Не знаю, где мои мозги в этот момент витают, но лишь спустя несколько секунд я понимаю, что стою и пялюсь на него. И он это видит. Мало того, ещё и смотрит в ответ, подняв бровь.

— Извини, — моргаю несколько раз и отворачиваюсь.

Если он сейчас ответит “Да что ты там не видела?”, то я что-то в него точно брошу. Что-то очень тяжёлое.

И так щёки вспыхивают и хочется влепить себе затрещину за то что стояла и пялилась на его тело. На… идеальное тело.

Боже, Соня, ты о чём вообще?

И вдруг я вздрагиваю, потому что моей шеи касаются мужские пальцы. Какая-то невероятная вспышка жара с космической скоростью проносится по позвоночнику и отдаёт в ноги.

— Номер участника перестегнуть надо, — говорит прямо над ухом. — Не дёргайся, а то булавкой уколешься.

Я замираю, зачем-то задерживая дыхание, пока Нажинский перестёгивает тканевую табличку на спине.

— Теперь правильно, — констатирует.

Не пойму, что происходит с моим телом и почему оно так остро реагирует. Почему волоски на шее встают дыбом, а где-то в районе поясницы появляется щекотка.

Мне хочется отойти подальше от Нажинского, но я будто попала в какое-то невесомое, внешне неопределимое электрическое поле, вызывающее слабость в теле и мимолётное головокружение.

— Пора идти, — негромко говорит Нажинский. — Начало через пять минут.

— Да, пора, — сглатываю.

Воды бы мне.

16. 16

— Ура!

Спортивный зал заливает радостными возгласами команды соперников. Их группа поддержки громко стоя аплодирует, когда эта семья уже в третьем конкурсе подряд занимает первое место.

Оно и не удивительно. Они всё так слаженно делают, словно единый организм. Семья, одним словом. Взгляда короткого в глаза друг другу хватает, полунамёка, чувствуют друг друга.