— Сволочь, какая же ты сволочь, — вздыхает она со смешком, а я в губы ее впечатываюсь, сметая любой порыв на сопротивление.

Скольжу по зубам, сплетаясь языком, чувствуя мягкость губ, податливость тела. Она стонет мне в рот, стоит пальцам сжать мякоть задницы, которая вся мне в ладонь помещается. Такая маленькая, такая хрупкая, что меня разрывает от желания оказаться в ней.

Поднимаю ее в воздух. Легко, как пушинку.

Она обнимает меня за шею, по которой от жара уже пот стекает. Обвивает ногами пояс, поражая растяжкой.

А я просто несу ее к ближайшей стене.

Напираю, придавливаю, терзаю губы. Никак не могу остановиться, никак не могу насытиться обыкновенным грязно-влажным поцелуем.

Мне нужно больше. Сейчас, здесь. Поднимаю ее по стенке выше.

Разрываю поцелуй, слыша почти возмущенный вздох.

Стягиваю с ног штаны, пока она прийти в себя пытается. Уже не сопротивляется, а только помогает стянуть с себя штаны, скинуть кофту, под которой одна лишь майка.

Через нее призывно просвечивают соски, и я просто впиваюсь губами в один из торчащих камушков под протяжный, гортанный стон. Он, как импульс, по телу проходит, обжигая пах и поясницу.

Я поднимаю малышку выше, заставляю обхватить ногами шею.

— Данил, ты что… задумал?

— Молчи, — ругаюсь и сам затыкаюсь, целуя два совершенно влажных розовых лепестка, спрятанные под мягким пушком.

— Данил, это просто… — она вцепляется пальцами мне в волосы, вскрикивает на каждый удар языка по клитору. Стонет так сладко, что у меня колени подгибаются.

Одной рукой я удерживаю Ксюшу, а другой остервенело стараюсь расстегнуть низ своего игрового костюма. Тороплюсь. Потому что член почти дымится, а Ксюша начинает выделять столько влаги, что я еле успеваю ее сглатывать, вылизывая ее, как одержимый. Пока, наконец, не чувствую, как ствол опаляет сквозняком. Стягиваю штаны и защиту до колен и отрываюсь от влажной щели, лишь мгновение наблюдая, как она пульсирует.

Роняю Ксюшу на пол под вскрик, удерживаю задницей на уровне члена, на который и насаживаю ее маленькое тугое нутро.

Это как в ледяную прорубь погрузиться. Немеет все тело, кажется, замораживается даже сознание. Я втягиваю воздух, но не могу сделать полноценный вдох.

— Данил, — слышу и словно оживаю, открывая глаза, впитывая шок, который отразился на лице Ксюши.

Она еще содрогается, почти выдирая мне волосы на затылке. До меня, наконец, доходит, что она кончила.

Вот просто так. От одного толчка, который сбил меня с ног ударом в грудь.

Я делаю новое движение, ощущая, как туго скользит по мне мягкая плоть.

Целую чуть припухлые губы, начиная двигаться, что помогает хоть немного прийти в себя. Перенести вес с пяток на носки, чуть присесть, чтобы угол проникновения стал другим, чтобы член вошел еще глубже.

— Ой, — обнимает меня Ксюша, сама целует, закрывая глаза. Я же сжимаю одной рукой ее грудь, сильно, до боли. Требую.

— На меня смотри.

Она распахивает карие глаза, в глубине которых я теряюсь. Задыхаюсь от нового движения внутри, что пронизывает каждый нерв, каждую клетку, превращая меня в сгусток инстинктов, в котором нет места разуму. Я оттягиваю бедра на себя, почти освобождая член от тесного плена, но только затем, чтобы снова грубо вторгнуться обратно.

12. Глава 12.

Взгляд то и дело съезжает вниз. К влажному пошлому соединению наших тел. Где чавкающие звуки и шлепки становятся рок-симфонией и радуют слух. Охренительно наблюдать, как со скоростью печатного станка, член теряется в тугой щели, которая все больше затягивает, почти выдаивая из меня животные хрипы.