Раз восемнадцать уже есть, ее и трахать можно…

Трофиму я тогда сказал, чтобы разозлить, а теперь смотрел на Карину и думал, что действительно можно, в любой момент, когда захочу, потому что она моя, как игрушка, как вещь.

Проснулась от резкой боли, пронзившей бедро. Вскрикнула, дернулась, задеревеневшее от лежания на холодной земле тело слушалось плохо. Я не понимала, где нахожусь. Глаза слепили яркие лучи фонарей. Не успела до конца проснуться, как бедро обожгло новой болью. Я попыталась укрыться, но не понимала от чего. Не видела угрозы, только слепящий яркий свет.

Еще один удар, на этот раз по плечу.

Из глаз брызнули слезы, а царившую вокруг тишину разорвал глубокий голос Романова:

– Проснулась?

Он выступил на свет, в его руке черной змеей извивался ремень. Так вот он чем меня. Исполнил свою угрозу. Промолчала. Оправдываться не буду, пусть хоть до крови изобьет. Я хотела по-хорошему, пришла к нему вчера, он сам меня прогнал.

– Вставай, – приказал Романов как собачонке. Я поежилась, на улице уже ночь, пусть майская, но еще холодная.

Тело слушалось плохо, но я встала. Посмотрела по сторонам, кругом люди Романова, они не то что поднимут, раздерут на части, если он велит.

– Что, я говорил, будет, если ты сбежишь? – спросил он сурово.

– Я не сбегала, я бы вернулась, – пробурчала в ответ, – у мамы годовщина.

Кому я это говорю? Разве его тронут такие слова?

– Кара, я спросил не об этом. – Романов подошел ко мне и взял двумя пальцами за подбородок, заставляя заглянуть ему в глаза. – Что будет, если ты сбежишь?

Вот же урод моральный.

– Ты меня накажешь, и наказание выберу я сама.

Романов прищурился, похоже, ответ его удовлетворил.

– И? – зло процедил он.

– Я не сбегала. Невиновна. Вот мое решение. – Я замерзла, у меня все тело болит, а еще мне ужасно страшно на кладбище – с психопатом и его подчиненными.

– Кара… – сказал он очень спокойно.

– Я приходила к тебе вчера! Хотела попросить, чтобы ты отвез меня к маме! Без «И»!

Романов отбросил ремень, схватил меня за волосы и прорычал:

– Как до тебя не дойдет? Тебя убить могут, ты сдохнуть могла сегодня.

– Лучше сдохнуть, чем жить с тобой и Квазимордой под одной крышей.

Романов прищурился:

– Нет, Кара, сдохнуть я тебе не позволю. В машину ее.

Вот так, как мешок с картошкой, запихнули в машину и вернули обратно в особняк.

Стоило войти, как из гостиной показалась девушка, подвозившая меня утром. Так вот как он меня нашел…

– Что ты здесь делаешь? – бросил ей Романов, кинув недовольный взгляд.

– Два ляма жду. – Девушка невозмутимо надула пузырь из жвачки, лопнула и окинула меня жалостливым взглядом. Ну да, выдавать ей меня не жалко было, а теперь за два миллиона крокодиловы слезы льет.

– Иди в свою комнату, – прогудел мне Романов.

– А ты придешь наказать меня? Возьмешь свой большой ремень? – Мне захотелось выкинуть что-нибудь вот такое, безбашенное, злое – и плевать, что будет потом.

– Кара, – прорычал он, теряя терпение. – Еще одно слово – и останешься без книг, компьютера и прогулок.

Эта угроза подействовала сильнее, чем предполагаемая порка. Я поплелась к себе, а Романов направился к девушке.

Два ляма отвешивать, очевидно.

Я была голодная и злая, но решила пробраться на кухню ночью, когда все уснут, а не мозолить больше глаза Романову, нарываясь на новые удары. Следов на коже не осталось, и, если подумать, он не бил меня и в половину своей ужасной силищи. Так, щелкнул пару раз, почти любя. Скорее унизительно, чем больно. С удовольствием залезла в горячую ванну, тело закостенело от сна на земле. Зато выспалась. Этого не отнять.