Я стал перелистывать «Двенадцать стульев» и вскоре понял, что Дима сравнивает меня с самым настоящим жуликом. «Ну ладно! – подумал я. – Вот прочту побольше книг и найду, с кем тебя сравнить, Димочка!.. Найду какого-нибудь злодея!»

Но потом я перестал злиться, начал потихоньку хихикать, и это доставило почему-то лысому дяде большую радость. Можно было подумать, что он вместе со мной читает книгу и ему тоже смешно.

Наконец я добрался до главы о шахматном турнире и уж захохотал во всё горло. В дверях возникла старая библиотекарша. Вид у неё был такой, словно в доме начался пожар и пламя уже пожирало самые ценные книги.

– Как вы себя ведёте?!

Вместо меня ей ответил лысый дядя:

– Ничего особенного. Просто молодой человек очень заразительно смеется, а смех – это те же витамины! Послушайте, как он хохочет. Нам с вами так уже не похохотать!

– Но хохотать надо про себя! – шёпотом возразила она.

– Нет, вы послушайте только, что здесь написано! – воскликнул я, думая рассмешить библиотекаршу. – Здесь написано: «Великий комбинатор играл в шахматы второй раз в жизни…» Всего второй раз! А полез сражаться на тридцати досках!..

– Ну и что? – преспокойно спросила библиотекарша. – Это вовсе не значит, что можно безобразничать в читальном зале. Смейтесь, пожалуйста, про себя. Иначе я вас просто выведу отсюда.

– Не дают развернуться молодому организму, – вздохнул добрый лысый дядя.

А я продолжал читать про шахматный турнир. Я, честно говоря, не очень-то понимал, как это можно «хохотать про себя». Но всё же старался: зажимал рот рукой, фыркал то в рукав, то в носовой платок, а то прямо в книжку.

Глава о турнире с каждой строчкой становилась всё смешнее. Когда, наконец, «великий комбинатор» проиграл двадцать девять партий из тридцати возможных, мне очень захотелось прочитать эту главу Витьке Бородкину. «Ходит сейчас один по вестибюлю, читает объявления, – с жалостью подумал я. Небось уж все их наизусть выучил!» Витька хоть и был нытиком, но мы с ним всё-таки родились в одном доме, дружили, как говорила мама, «буквально с пелёнок» и всю жизнь за одной партой сидели.

Да и вообще я очень любил пересказывать своим приятелям и папе с мамой фильмы, которые мне нравились, и книжки любил перечитывать вслух. Читая, я всё время предупреждал: «Ох, сейчас страшно будет!.. Ох, сейчас смешно будет!..» И если мои слушатели и правда волновались или смеялись, я получал огромное удовольствие. Мама говорила, что это «непроизводительная трата времени». А папа не соглашался с ней и утверждал, что в моём характёре понемножку «все же торжествует общественное начало».

Мне очень хотелось прочитать Витьке главу из «Двенадцати стульев». Но как это сделать? Как вынести книгу в вестибюль?

План созрел быстро: засуну «Двенадцать стульев» в штаны, под ремень, и выйду, как будто для того, чтобы попить газированной воды. Пить мне и правда хотелось. Всё было ясно… Но как только я начинал засовывать эти «Двенадцать стульев» под ремень, лысый дядя поднимал на меня свои добрые глаза, а мне приходилось перемещать книжку немного повыше и прижимать её нежно к груди, как это делала старая библиотекарша.

Лысый дядя умилялся чуть не до слез:

– Ах, до чего наша молодёжь любит литературу!

Когда же наконец он углубился в свой старый журнал и на несколько минут оставил меня в покое, оказалось, что надо расстегнуть пояс, потому что «Двенадцать стульев» в брюки не лезут. Для маскировки я вытащил рубашку из брюк, и тут добрый дядя вновь с любовью взглянул на меня. Заметив некоторое изменение в моём туалете, он очень удивился.