Я помнила.

И стирала, и таскала тяжелые корзины с сырым бельем во двор, вывесить сушиться…

Но все эти воспоминания были так тяжелы, так болезненны, что я отодвигала их поглубже в память, чтобы отчаяние и безысходность, наполнявшие их, не ранили меня.

Я глянула на свои руки. Они были очень тонкие, худые, бледные, с коротко остриженными ногтями, в цыпках. Да, поработать им пришлось много.

Мне вдруг стало ужасно жаль своего нового тела. Какое оно неухоженное, больное, нескладное… Совсем юная девушка, а выгляжу как старуха! А мне вдруг захотелось выглядеть… привлекательно, что ли. Я и в прежней своей жизни была этого лишена. Болезнь ведь никого не красит.

А сейчас я здорова! Слаба, голодна, но смертельные болезни не подтачивают меня! Значит, и красоту можно вернуть.

— Эх, мне б найти каких-нибудь трав, — пробормотала я. — Вылечиться как следует… руки вот хотя б отмочить, чтоб были мягкими и красивыми…

— А ты раньше травами занималась? — удивилась Лиззи, пряча за пазуху свою старую игрушку.

— Травами и цветами, — ответила я. — Делала целебные отвары, варила мази… Эй, а куда это ты собралась?

— С тобой пойду, — ответила Лиззи. — Помогать буду. Я ведь все-все могу делать! Правда!

— Ну, хорошо. Корзинку с мелочью ты нести можешь, пожалуй. А кота своего зачем с собой берешь? Может, оставишь его тут?

Но Лиззи лишь помотала головой, глубже заталкивая игрушку под свою одежду.

— Ему нельзя мерзнуть, — сообщила она мне серьезно. — Он должен быть всегда в тепле!

— Здесь довольно тепло, — заметила я.

— А если мы долго будем ходить? Если дом остынет? Нет, он может замерзнуть. А у меня за пазухой — никогда!

В доме было тихо, морозно, пусто.

Двери были приоткрыты, в холле намело целый сугроб снега, и мы еле пробились внутрь.

— Ого, какой огромный дом! — восторгу Лиззи не было предела. — Он тоже твой?!

— Тоже мой, — тихо подтвердила я, переводя дух после борьбы со снегом и оглядывая родные стены. — А ну-ка, идем наверх!

Дом, конечно, был вовсе не большим. Двухэтажным скромным домиком он был. Но там были и холл, и гостиная, и кухня, и кабинет для работы, и спальни.

Но Клотильда и Жан вынесли отсюда абсолютно все ценное, поэтому дом был пуст и пространство вокруг казалось огромным.

Они вывезли даже мебель. А что не вывезли, то разломали. Спасибо, что стекла в окнах остались целыми.

Крепкие хорошие стулья лежали разбитыми, столешница обеденного стола топорщилась белыми сухими щепками. Жан и его мать словно хотели уничтожить весь мой мир, в котором я жила в покое и счастье. Чтобы мне некуда было вернуться. Чтоб больше не было мне радости в этом мире.

Откуда такая звериная, лютая жестокость ко мне?

За что?!

Особенно Клотильда постаралась в моей комнате. Ее руку я узнала бы всюду! Это она сделала, в приступе ярости, какие иногда на нее накатывают. Тогда она дает выход своей силе и злобе. Радостно ломает и кромсает все, что попадется ей в руки.

Кровать моя, скромная узкая девичья постелька, была разломана совершенно. Резное деревянное изголовье треснуло, будто его несколько раз ударили колуном. Доски были оторваны от короба, крепкие ножки выбиты.

— Они что-то искали? — осторожно предположила Лиззи.

Я лишь пожала плечами.

Что искать в спальне девушки? Деньги? Тайники с сокровищами?

— Ну, зато дров нам нарубили, — весело произнесла я, хотя на душе кошки скребли. — Перенесем потихоньку обломки к себе и сожжем, как дрова. Будет тепло!

Клотильда раскидала и расшвыряла мое рукоделие, ножницы, иглы, цветные шелка и тонкие ленточки, которыми я вышивала цветы на своих скромных платьях. Я долго собирала их, растоптанные и пыльные, по всему полу. Пригодятся.