- Струны в рояле помогал менять, - брякает Серый наобум. – Жутко сложная работа. Еле-еле втроем справились.

- Что, целые сутки работали? – хмурится мама.

Серый кивает.

- Так струн много! Рояль же!

– Понятно. Почему ночевать не пришел? Я волновалась!

- Ну… это… - Серый мнется, отводит взгляд. Ему решительно нечего сказать в своё оправдание.

Мама придумывает объяснение сама:

- Отметили окончание работы, да? Пили? Курили? Не отводи взгляд, я вижу, когда ты врешь!

Серому и не хочется врать, но признаться в потере памяти язык не поворачивается. Поэтому он молчит и виновато смотрит в землю. Мама убеждается в своей догадке и развивает тему:

– Что пили? Водку? Виски?

- Мам, ну какая водка? Какой виски? – слабо возмущается Серый. – Хозяева такое не пьют!

- Понятно. Вина наклюкались, - заключает мама и дергает его за ухо. – Вкусно хоть было?

Серый обиженно трет ухо, сопит и бормочет:

- У них всё вкусное…

Мама дергает его за ухо еще раз и отпускает, окончательно успокоившись.

- Ладно, горе ты моё, пошли домой.

Серый озадаченно моргает.

- Это всё?

- А что еще я должна сказать?

- Ну… Сказать, почему ты не пошла проверять меня? – растерянно спрашивает Серый.

На лицо мамы наползает сложное выражение.

- Я хотела. И пошла, - говорит она и задумчиво смотрит куда-то в деревья. – И дошла. Хозяева сказали, что ты устал и спишь. Я поняла, что всё хорошо, и вернулась.

Серый не верит своим ушам.

- Ты вот так просто развернулась и пошла назад?!

- Да? – неуверенно, как-то вопросительно отвечает мама. Её взгляд останавливается на Глаше, которая бредет к кладбищенским воротам, и неуверенность соскальзывает, словно шелуха. Даже голос меняется, становится оживленным и веселым. – Ой, ты знаешь, у меня для тебя хорошая новость! Траву косить уже не надо – мы прошлись по домам и нашли кучу корма!

Серый, испуганный её поведением почти до икоты, только и может, что кивнуть.

Глаша спокойно бродит почти у самой кладбищенской ограды, и мама, спохватившись отводит её подальше. Пока она привязывает повод к другому дереву, Серый ждет, глядя на могилы. Надгробия спокойно стоят на своих местах, цветы и венки чуть шевелят листьями на ветру. Царит воистину мертвая тишина. Ни одного ворона, там вообще не слышно ни единой птицы – только шелест ветра в ветвях да со стороны леса доносится пение кукушки. Серому очень хочется спросить, сколько ему осталось, но узнать ответ по-настоящему страшно. Здесь всё какое-то полусказочное, зыбкое: и хозяева с их парадоксально неразличимыми и одинаковыми лицами, и даже зачарованная мама. Серый теперь тоже почти такой – это чувствуется всеми жилами. Поэтому сейчас даже кукушка может открыть правду.

- Пойдем домой, - говорит мама.

- Пойдем, - соглашается он, сглотнув горький комок.

Дома его встречают вопросами. Михасю и Прапору хочется узнать подробности об устройстве усадьбы, Верочке и Олесе больше интересны хозяева. Серого усаживают за общий стол и буквально всовывают ему в руки чашку с чаем, несмотря на все заверения о сытости. И спрашивают, спрашивают, спрашивают… И никому не интересно, что же он делал в этой усадьбе.

Серый почти не понимает, что отвечает. Но, в конце концов, все отстают от него, довольные, словно сытые клещи. Молчит только Тимур, да Михась с Прапором как-то подозрительно сверкают глазами. Когда Серого под предлогом починки пола заманивают в баню и усаживают на скамейку, а Прапор приоткрывает дверь и ставит Тимура следить за домом, приходит понимание - основной допрос только начинается.

- А теперь давай без этой успокаивающей лабуды, - говорит Прапор, складывая руки на груди. – Вы куда-то ездили? За запасами? Вещами?