Она облизывает губы, напрягается всем телом, но тянется ко мне. Дышит чаще, глубже. Пока я просто глажу ее конский хвост кончиками пальцев. Ее волосы чуть суше чем у Насти, не такие приятные, но и не хочется руку отдернуть.

— Я жду действий от тебя, милая. Жду, что ты покажешь, как сама этого хочешь, — вру бессовестно и нагло. Но если сказать истинную причину, то она вероятнее всего вызовет людей в белых халатах. – Ведь мне кажется, ты сама не определилась, чего хочешь. Быть моей женой или быть моей сотрудницей.

— А-а, – приближается она, обнимает мою шею, опускает и поднимает ресницы. Чуть жеманно на мой взгляд. – Совместить нельзя?

— Все будет зависеть от тебя, — даю ей желанный поцелуй, но почти сразу его прерываю. – Ну так что, едем?

— Разве я, когда – нибудь, могла тебе отказать? О Николас, — целует она меня снова, демонстрируя все свое умение и талант работать языком и губами. Словно не целовалась, а минет языку делала.

А я только и думаю о том, какой нежной и неопытной была Настя в моих объятиях. И скольким вещами я мог бы ее научить. Если, конечно, она не отдала себя в руки какого — нибудь неопытного юнца – своего ровесника.

Ингрид конечно рассчитывала, что я все-таки приглашу ее к себе, но я отправил ее домой, сославшись на тяжелую поездку. Все-таки Усть – Горск не ближний свет. А вставать нам очень рано, чтобы успеть к одиннадцати утра, даже учитывая пятичасовую разницу во времени.

На следующий день мы были уже в пути в Москву. Там пересели на самолет до Новосибирска. А в аэропорту Новосибирска нас уже ждал вертолет Распутиных.

— А у них большая семья, — замечает Ингрид просматривая досье самой знаменитой семьи в стране. Трое детей. Трое внуков. – Они занимаются металлом. Почему мы не ведем с ними дела?

— Потому что. — Это все, что я собираюсь рассказывать о прошлом.

Сам же я не занимаюсь самокопанием. Разве что пытаюсь ощутить внутри хоть что – то при приближении к Усть – Горску, а именно к особняку Распутиных. Но ничего...

Может, потому что я и был-то здесь всего три раза. Большую часть времени мы были в Москве, хотя отец Миры Борис Александрович принял меня очень хорошо и не редко расспрашивал о бизнесе отца. Но сама Мира словно подсознательно отрезала нас с ней от семьи. Словно знала…

— Потрясающий особняк. И еще на возвышении. Так раньше всегда бояре строили, чтобы всю их деревню видно было. А как построен, Ты видел, Николас? – все пела и пела Ингрид, а я кивал и поддакивал.

— Да, Распутин всегда любил размах и контроль. Наверное, ничего удивительного, что он в итоге принял связь своей же дочери и своего приемного сына, не смотря на ажиотаж, который вызвала эта новость. Даже повенчаться им разрешил.

— Ого… Так это венчание?

— Да, именно на него нас пригласили.

— Спустя двадцать лет официального брака венчание. Это действительно романтично. Может и мы…

— Ингрид…

— Что?

— Просто заткнись.

Она поджимает губы, но как обычно ничего не говорит. А я продолжаю смотреть на дом, который всегда у меня ассоциировался с семьей, частью который я так и не смог стать.

Мне казалось, что там всегда царит атмосфера дружеского понимания и любви, не смотря, на то, что, безоговорочныфми хозяином до самой смерти будет оставаться Борис Александрович. И решать тоже будет все он.

Кстати, он сам нас встречает.

Он чуть поседел, но я не сказал бы, что он сдал за двадцать лет.

— Приветствую, Николас. Твой отец так и не выставил мне счет за вашу с Мирой свадьбу. – мог бы и промолчать. Но он тактичностью никогда не отличался. Я слышал не раз от Миры, что он умеет отборно матерится и не раз делал это при ведении бизнеса.