Зато сейчас я в самом эпицентре яркого и стремительного калейдоскопа. Ножки, жопки, грудки большие и малые… иллюминация, витрины, и снова жопки… Запахи, улыбки, смех – откровенная провокация. Выпороть бы этих нахалок, да боюсь, не сдержусь и… выпорю. Хороши, заразы!..

А я… вот же, сука! – в таком непотребном виде – рубаха из задницы, рожа из-под пресса… но инстинкты работают исправно. Я замедляю шаг, расправляю плечи и, чтобы не распугать добычу, стараюсь широко не улыбаться.

Ну же, девчонки, вам сегодня подвернулась редкая удача – бог секса уже неровно дышит на ваши прелести!

Но, похоже, здесь собрались одни атеистки – облюбованная мной парочка шуганула от меня в сторону, как от дикого вепря. А очередная добыча оказалась чересчур дерзкой и пошлой, напрочь отбив аппетит и азарт к охоте. Я прибавил шаг и настроил внутренний путеводитель в сторону дома. Интересно, за сколько времени я прошагаю пять километров?

– Геночка! – этот радостный оклик меня совсем не радует, потому что я узнаю обладательницу низкого и сипловатого голоса.

Прикинувшись глухим, я с преувеличенным интересом изучаю архитектуру старых домов и ускоряюсь.

– Геныч! – звучит настойчиво и уже не так радостно, а за спиной торопливо стучат каблучки.

«Чур меня!» – едва успеваю подумать, как две длинные руки-верёвки опоясывают меня, сомкнувшись на животе. Машка! Чёрт бы её побрал!

Бывшая одноклассница, в прошлом отличница-медалистка и даже мисс чего-то там, за шесть лет претерпела радикальные, и, я бы сказал, патологические изменения. Когда-то милая и застенчивая Машуля, а теперь безотказная Маха по-хозяйски запускает свои длинные пальцы в мои штаны и шепчет мне в затылок:

– Геночка, мой сладкий зефирчик, куда же ты пропал?

– Стоп! – я отлавливаю наглые щупальца уже на подступе к самому ценному (благо, «ценность» даже не рыпается) и резко разворачиваюсь к налётчице.

Вот сколько её вижу, а всё никак не могу привыкнуть. Бритоголовая и полуголая Машка улыбается мне, как родному, а моё сердце сжимается от жалости. Пару месяцев назад её улыбка была красивой, но сейчас, без двух передних зубов, эффект уже не тот. Мне хочется её пожалеть, наказать обидчиков, помочь девчонке выбраться из клоаки, но я знаю, что процесс необратим, поэтому говорю привычное:

– Машуль, не сейчас.

– Сейчас, мой сладенький, – она тянется к моим губам, обдавая меня запахом клубничной жвачки. – Сколько мы с тобой уже не трахались, а?

– Да уж двадцать пятый год пошёл, – я уклоняюсь от её губ и придерживаю за руки.

– Серьёзно?! – хихикает. – Надо срочно исправлять. Гондоны есть?

– Маш, да ты по сторонам посмотри – они тут табунами бродят.

Запрокинув голову, она громко смеётся, а неугомонные руки настойчиво рвутся к моей ширинке. И похер ей, даже если я напялю её прямо посреди многолюдного проспекта. Понимаю, что посыл на хер для Машки – всё равно, что приглашение, но сейчас мне почему-то не хочется грубить этой девочке, и я просто обманываю её, как ребёнка, – обещаю вернуться через пару минут с сюрпризом и трусливо сбегаю. И даже не сомневаюсь, что очередную жертву она найдёт раньше, чем вспомнит обо мне. А ведь кто-то сотворил с ней такое и остался безнаказанным. Настроение мгновенно рушится, и уже бесят праздношатающиеся люди, их идиотский смех и липкая изматывающая духота.

Ждёт осенних затяжных дождей

Город, одурев от духоты.

Улицы полны пустых людей

Раскидавших веером понты.

Это сильно! Иногда в минуты душевного неравновесия во мне просыпается поэт. Правда, и засыпает он очень быстро. Надо записать, пока не забыл.