Когда, наконец, ступили на церковный двор, Луиза почувствовала, как замерло сердце. Церковь в Монлюсоне, куда выезжали семьей по большим праздникам, не могла выдержать никакого сравнения с церковью Сент-Эсташ — она казалась крошечной и приземистой. Здесь же величественные резные колокольни устремлялись в запредельную высь, будто касались неба. В лучах утреннего солнца камень казался розоватым и едва ли не полупрозрачным.

Шарлотта подтолкнула:

— Идемте же, а то займут наши места.

Следовало бы сесть так, чтобы был лучший обзор. Но мадемуазель де Бодемон оказалась иного мнения. Она расположилась у самой стены.

— Это места для знати, и мы заняли то, на какое имеем право по своему скромному положению.

Луиза лишь опустила голову — спорить было бесполезно. Лакей и Мари устроились у дверей, вместе с другими слугами

Луиза сидела, как на иголках. Напряженная, прямая, как палка. Чтобы не выглядеть нелепо, она делала вид, что рассматривает убранство церкви. Недосягаемый потолок, резные колонны, витражи и статуи. Но все меркло, точно искажалось, размазывалось. Взгляд неустанно скользил по прихожанам, занимающим места на скамьях, но не мог ни за кого зацепиться. Опущенные глаза, постные лица. Впрочем, Луиза искала герцога и хотела увидеть только его, будто отбросила разом все другие варианты. Но не находила…

Вся служба прошла в этом невыносимом мучительном ожидании. Луиза знала ритуал почти наизусть, машинально повторяла латинские слова, садилась и вставала, как того требовал церемониал. Она даже не вникала, о чем была проповедь, сидела, погруженная в свои мысли. Скорее всего, отправитель записки появится после службы, когда все начнут расходиться — это самый удобный момент. Стоило постараться задержаться под каким-нибудь предлогом.

Если появится…

Шарлотта поднялась, с хлопком закрыла свой молитвенник:

— Вставайте, моя дорогая.

Луиза облизала губы:

— Я хочу еще помолиться. Может, удастся исповедаться, когда все разойдутся. Я даже не причастилась, потому что не имею права без исповеди.

Шарлотта хмыкнула:

— Я тоже, как вы заметили. Но довольно на сегодня благочестия, Господу нас не в чем упрекнуть. Для исповеди можно выбрать более подходящее время между службами, если вам так угодно. Но не теперь, это уж точно! Только взгляните, какая толпа, — она кивнула в сторону резных исповедален. — Хотите толкаться среди мещанок?

Шарлотта оказалась права — там сгрудилось столько народу, что ждать было неразумно. Пришлось уходить. Луиза немного потянула время у чаши со святой водой, жадно глядя по сторонам, но и это не дало никакого результата.

Она чувствовала опустошение и какую-то необъяснимую обиду. Спускаясь по ступеням главного портала, суетливо озиралась, будто хваталась за последнюю соломинку, но мысленно ударила себя по рукам, давая обещание больше никого не ждать. А вдруг над нею просто посмеялись? Над глупой деревенской простушкой? Мадам, герцог, Бодемон… Кто угодно. Или мальчишка Тибо попросту не успел… все решилось так быстро. Или все испортило присутствие Шарлотты? Ведь записка ясно предостерегала…

Шарлотта бесцеремонно тронула за руку:

— Что с вами? Вы же едва не плачете. Вас так растрогала проповедь?

Луиза не сразу нашлась с ответом. Наконец, взяла себя в руки, натянуто улыбнулась:

— Не знаю. Все это так ново для меня, так странно… что сложно прийти в себя.

Бодемон расхохоталась, сверкая мелкими зубами:

— Вы это оставьте, моя дорогая! Пообещайте прямо сейчас, что оставите! Если на вас так подействовало посещение мессы, то что станется при дворе? Да вас там тотчас проглотят! Слышите? И пережуют вместе с косточками! — она сделала вид, что отплевывается.