Подождала пару секунд в надежде, что Роза сама подойдет к двери и мне останется только шаг в сторону сделать. Не дождалась. А когда открыла дверь, гостья сидела на краю дивана, и вся постель была сложена стопочкой у противоположного валика, точно в поезде. Похоже, Аркашка не обещал ей не только перевод в мое училище, но ещё и второй ночи в нашем доме.

При свете дня Роза показалась мне еще худее — возможно, просто осунулась от нервов и дороги. Вдобавок еще и волосы черные, они подчеркивали нездоровую синеву кожи под большими глазами. И затравленный взгляд.

Не будь я посторонней теткой, не волнуйся я больше сейчас за душевное состояние сына, я бы шагнула к ней и просто обняла — для поддержки жизни в хрупком юном теле, но я сказала только, что ее ждет завтрак.

Завтрак — это же проявление заботы, так? Роза должна ее принять даже от абсолютно чужой тетки — есть-то хочется. Правда, этой самой тетке не помешало бы добавить в голос немного нежности, но после сегодняшней ночи взять ее оказалось просто неоткуда.

— Ты сейчас умойся, а в душ пойдешь после завтрака. У нас две ванные в квартире, так что оденешься параллельно с моим мужем.

Переоденешься — Роза натянула на себя вчерашние вещи, даже джемпер.

— У нас тепло. Оставайся в футболке.

— У меня нет под джемпером футболки, — хлопала она глазами.

Пришлось сходить за своей футболкой, чтобы она не надевала на грязное тело вещи из своего ограниченного гардероба. Потом показала ей дверь, за которой находится стиралка с сушкой и пообещала постирать ее вещи. К вечеру, да? Я уже согласилась оставить ее у нас, что ли? Тогда бы, наверное, я принесла пластмассовый стаканчик для ее зубной щетки и тюбика с пастой, но я этого не сделала.

Роза стояла спиной к зеркалу, и я видела свое напряженное лицо. Я себе ужасно не понравилась. Выдохнуть. Нужно выдохнуть. Ванная комната большая, зеркало не запотеет.

— Полотенце вот, для лица. Это банное возьмешь потом, когда в душ пойдешь. Там в шкафчике найдешь фен. Ещё вопросы будут?

Да откуда во мне столько казенщины! Почему я не могу просто поговорить с ребенком. Пусть с чужим. Но она младше моего сына на четыре года. Ребенок! Только на выборы разрешено ходить, но жизнь редко дает выбор.

— Роза, с мамой все будет хорошо, — проговорила я шепотом, к своему собственному удивлению.

Она просто кивнула. Но губы поджала. Ну Лаура, ну зачем ты с мамы ее утро начала.

— Не надо…

Я протянула руки. Это сделал не мозг, не душа — это сделала такая же дочка во мне, которая так же до сих пор, а сейчас даже сильнее, боится потерять маму. Роза не прижалась ко мне, руки ее так и остались болтаться вдоль тела. Зато я узнала, какой острый у нее подбородок. Провела ладонью по лопаткам. Прижимать к себе насильно не стала — это просто жест заботы взрослого над ребенком, а не проявление нежности. Ну, если только совсем случайной.

— Умойся и не плачь.

Она кивнула и снова зажмурилась.

— Аркадий ведь для тебя не совсем незнакомый, да?

Я не собиралась ее пытать. Мозг не строил хитрых схем допроса. Я просто поинтересовалась ее моральным состоянием.

Роза пожала плечами.

— Он сказал, что знает меня. Я его не помню.

Вот как. Ну и я не помню, когда он в последний раз в Иркутске был.

— Он не посторонний, думай так. Воспринимай его другом семьи. Ты же знаешь его мать?

— Галину Васильевну?

Я кивнула.

— Через одно рукопожатие ты с ним знакома, через два — со мной. Роза, у тебя телефон в кармане. Запиши мой номер на тот случай, если Аркадий будет занят. У меня более гибкий график.

Она записала, и я вышла. Вернулась к столу. Две чашки с остывающим кофе уже стояли подле тарелок.