— Сходи в аптеку, — сказала едва слышно. — Попроси что-то от отравления, от нервов, ну и тест возьми для своего спокойствия.

— А я не нервничаю! — снова громом раздалось у меня над ухом. — Сейчас такси вызову.

Не поднимая головы, увидела только его ноги, они куда-то шли, но я не могла сообразить, в каком направлении смотрю: в сторону двери или, наоборот, окна.

— Ваши люди в аптеку только на такси ездят? — скривила я губы, но не вскинула голову, которая соперничала по весу с целой кучей кирпичей.

— Что же ты до всего докапываешься? — голос моего мужа дрожал от злости. — У меня нет одежды, в которой я могу дойти до аптеки.

— На такси я и сама могу…

Сама смогла встать и дойти до шкафа, в котором раскрытым лежал мой чемоданчик.

— Тебя в таком виде не пустят обратно в отель, — заключил Осинский, увидев меня в джинсах и пуловере.

— Да мне плевать! — взглянула я на него зло. — Дай мне ключ и меня впустят. Давай ключ, одевайся и вали! — повысила я голос до командного.

— Тебе плохо или ты просто злая?

Взгляд был просто злой. Нет, не просто — суперзлой.

— Злая. На то, что не умею предохраняться…

— То есть чувствуешь, что беременна? — голос его опустился до шепота.

Или, может, он слишком сильно затянул галстук. До удушья!

— Нет! — выплюнула я. — Чувствую себя дурой, что вышла за тебя замуж. Ты получил себе эскортницу. А что получила я?

Осинский сглотнул — очень громко. Но ничего громко не сказал, а скорее — выругался себе под нос.

— Сегодня последний раз, понял? Если доживу до твоего фуршета.

— Лаура…

— Я без тебя проживу. И полгода, и даже год. Подумай, проживешь ли без меня ты…

— Нет, не проживу! — оборвал меня Осинский. — Ты хочешь, чтобы я унижался перед тобой?

— Я тебя не унижала, никогда, — палец поднялся вверх сам собой, а вот трясти им перед носом Осинского начала я уже сознательно. — И никогда не использовала в корыстных целях. Знаешь, месье Хеннесси был прав — у нас женщины делают то, что должны делать мужчины. Обхаживают и лелеют вас, мужиков, а не наоборот. Что я от тебя вообще видела?

Тут меня понесло — видела я многое. Муж помогал по мере сил дома, вкалывал за его пределами, но, увы, без особого финансового выхлопа. Что же касается ухаживания, то даже когда я еще встречалась с ними двумя параллельно, именно Аркашка добавлял в отношения романтическую нотку. Просто в момент нашей ссоры я обо всем этом предпочла не вспоминать — просто он был виноват, как в той басне: Досуг мне разбирать вины твои, щенок! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.

Мой внутренний волк хотел любви, а Осинский не мог мне ее дать, потому что я не в состоянии была ее от него принять. Китайские мудрецы говорят — чтобы тебе налили чаю, протяни пустую чашку… Как забыть Антона, как закрыть дверь, как утолить жажду, когда чай в чашке остыл, а ты не в силах его вылить?

Столько лет прошло, а я помню все цифры его мобильного номера. Хоть сейчас с закрытыми глазами наберу. Но не набирала — била себя по рукам. Ну и по мозгам — номера-то больше нет. А вот человек есть — где-то, и этот человек спокойно живет без меня. А этот вот — не может спокойно жить со мной, потому что я не живу с ним. Мы — посторонние… Какими были до того дурацкого вечера, когда после нескольких сброшенных подряд Антоном звонков, я вместо телефонного диска повернула пуговицу в петлице чужой рубашки, которая по случайности, по обычной случайности, принадлежала Осинскому.

Хотела я их сравнить? Нет, просто потерялась в собственной любви и собственной ненависти к себе за то, что не в состоянии прекратить ему навязываться… Решила убедить себя, что свет клином на Антоне Воронине не сошелся. Но он сходился, не оставляя мне никакого шанса заглянуть в глаза кому-то другому — и на меня не смотрели, словно чувствовали: занято… Да так и было.