Пусть и ради нас. Хотя нет, ради себя, чтобы выйти из моей тени на свет, пусть и не божий, пусть всего лишь политический. Осинский талантлив, кто ж спорит, но ещё и наивен, хоть и старается ужиться с совестью в амплуа циника. Будь ты циником, я бы ушла от тебя, как только тест показал две полоски. Но я осталась, потому что к собственному ужасу поняла, что хотела бы влюбиться сразу в тебя, минуя Антона, а то растратила на него всю душевную силу, а для тебя теперь даже по сусекам не наскрести любви…

Что же я чувствую тогда? Почему сердце камнем тянет меня вниз?

— Лаура, обалдела?

Аркашка подхватил меня под мышки и поднял в воздух, едва колени коснулись мягких ворсинок коврового покрытия в нашем номере.

— Не надо… — говорила уже я, лепетала, давилась слезами, забыв про тушь и прочую штукатурку на лице.

— Как знал… Лаура, ну хватит…

Горячие ладони скользнули по лицу, но не сумели высушить слезы. Я снова лежала у него на плече, но под ногами пол не чувствовала, только его довольно твердые колени. Кремень — если решил что, не сдвинешь, не разжалобишь… А чего я добивалась, встав перед ним на колени — ни о чем не думала, просто инстинкт бабий сработал: схватить за ноги и не отпускать: ведь дети хватают так взрослых, не думая, что все равно не удержат. Пытаются…

— Хватит… Хватит в Пьера Сулажа играть… Мир не черно-белый, он не черный… Лаура, мне это нужно, понимаешь? Я не могу больше так…

— Что нужно? — я не отнимала лица от пиджака. — Ради квартиры рисковать жизнью? Чем тебя наша не устраивает? Она наша, матери она не нужна…

— Она не наша, она твоя… Наша будет, только если я ее куплю…

— Да я прокляну тебя за деньги, если с тобой что-то случится! Слышишь меня?!

Сидя на коленях удобно было трясти его за плечи! Трясла, трясла, пока не затрясло саму от новых слез, а дурных мыслей и идей из его головы так и не вытрясла. Он же вытряс из меня все слезы, все силы, весь скромный ужин — к утру.

— Ты в порядке? — заглянул он в ванную, когда я так и не вышла.

Хорошая картина, фотоаппарата не хватает — есть девушка с жемчужной сережкой, а я — с белым туалетом. Я пыталась соскрести себя с ледяного кафеля, но моя такая же ледяная кожа к нему примерзла — ломом только отдерешь.

— Воды?

На голову — ушат, холодной…

— Лаура… Ты случайно не? — не договорил Осинский, прижавший щекой к дверному косяку.

Косяк, да?

— Случайно? — скривила я дрожащие губы.

— Прости… Не случайно…

— Нет… Не думаю… Нервы. Ты не передумал?

— До аптеки дойдешь? — проигнорировал мой вопрос.

— Я сказала тебе — нет! — повысила я голос, но с пола не встала.

— Не дойдешь?

— Я не беременна, успокойся… Не передумал?

— Лаура, мы все обсудили… Вчера…

Вчера… Ночью… Ты просто заткнул меня. И затыкал до самого утра.

— Может, тебе принять что-нибудь? Или до обеда оклемаешься?

— Еще б тебя я интересовала! Нет, только твой бизнес… Рекламщик хренов!

— Прекрати… — отошел он от двери. — Ты же не истеричка… Давай вставай…

Он меня поднял, засунул под душ, но под одеяло обратно не пустил — а чего там, простыни все равно не высохли за наш короткий сон.

— Пожалуйста… Ты мне нужна…

Я вскинула мокрую голову, потухший за ночь взгляд по новой загорелся злобой.

— В Иркутске без меня справишься… Ж… — зажужжала я жуком. — Вот и потренируешься сегодня.

Он не оделся пока, так что мог спокойно встать перед кроватью на колени, перед кроватью, не передо мной — от меня ему нужны были только глаза, всего остального предостаточно было ночью.

— На тот уровень я найду кого-нибудь попроще. Тут мне нужна ты. Это нам обоим нужно. Это наше будущее…