— Ты сумела завладеть его вниманием на полчаса. Из всей этой толпы он запомнит только тебя.

— И? — скрежетала я зубами.

— Когда мне потребуется связаться с его представителем, я сумею объяснить, кто я такой…

— Кто? — сглатывала я коньячно-лимонные слюни.

— Твой муж. Нужно пользоваться положением.

Накаркал, вот накаркал… Все по классике, виноват коньяк.

6. 6.

Однако по началу все шло отлично. Я случайно подняла его в агентстве на другой уровень, и он решил поймать за хвост удачу, то есть меня — за подол. Под юбку не лез, только в мое расписание — пусть не каждую неделю, но довольно часто, не считая бесконечных чатов ни о чем и обо всем, кроме личной жизни. Личной жизни у нас и не было — почти сразу началась семейная.

— Аркаш, ты можешь прямо сказать, чем ты собираешься заниматься в Иркутске? — спросила я, грея ладонь на пламени свечи, пламени в его глазах было мало, и меня трясло от нехорошего предчувствия.

— Предвыборной кампанией. Попробую себя в политтехнологиях.

— С ума сошел? — выкрикнула я громче общепринятой нормы.

— Сказал же, что будешь ругаться, — усмехнулся муж криво, чертя на скатерти тупой стороной ножа невидимые линии. — Там есть деньги, только там они и есть…

— Бутылку водки избирателю, остальное в карман? — скрежетала я зубами.

— Не утрируй, — глядел он мне в глаза усталым взглядом. — Это серьезная и ответственная работа, за которую платят, хорошо и быстро. И заплатят. Если не мне, то кому-нибудь другому, если я откажусь.

— Тебя там ждут?

Он кивнул.

— Я познакомился на похоронах с чинушей, у которого мой одноклассник был шофером.

— Как он погиб? — проглотила я сжавшееся от страха сердце.

Лицо Осинского снова перекосило усмешкой.

— Все будет хорошо. Я не собираюсь ездить с ним в одной машине.

Еще и хмыкнул под конец. Что сглатывал? Горькую слюну страха?

— Ты пригласил меня попрощаться? — смотрела я сквозь Аркашку, через пламя свечи, которую в подсвечнике подняла со стола.

Спина стала мокрой, точно кто-то подошел сзади и окатил меня колодезной водой — мертвой, и все во мне омертвело в одну секунду. Секунду, равную вечности.

— Все будет хорошо, — его слоги дрожали, как и пламя свечи от моего отрывистого дыхания.

— Тебе не жалко, нет? Меня, Сеньку… — мои ресницы дрожали сильнее.

— Это ради вас…

Я уже не видела его за пеленой слез: я сдерживалась из последних сил.

— Ради нас оставить нас без папы, да?

— На полгода. Меньше, надеюсь…

— Навсегда, нет? — проглотила я первые слезы, которые, вместо глаз, пошли горлом.

— Нет, — его голос стал тверже, зато взгляд забегал. — Все будет хорошо. Если чувак выиграет, то совсем хорошо. На квартиру хватит точно.

— А если проиграет?

— Я же спросил, пустишь меня обратно без гроша в кармане?

Я пустила тебя в сердце без грамма любви к тебе, но ты сумел пустить в нем корни — как это у тебя получилось? Об этом спрашивал взгляд. Язык я проглотила. Коровий, сама себе приготовила на ужин. Что было в тарелке, почти не тронула. На голодный желудок лучше кувыркается. Лучше сломать шею в постели, чем… Чем отдавить ноги в танце, но Осинский пригласил меня сделать пару шажков под музыку. Шаг, огромный, мы сделали как-то молча. Друг к другу — сблизились на фоне чужой беды.

И что теперь — рвать эту связь с мясом? Но ты не ответил, просто сильнее прижал к груди. Мокрой щекой я приклеилась к сухой ткани пиджака. Твои руки грели мою обнаженную спину. В приличном месте так не танцуют, но мы не танцевали, а качались на ветру грядущих перемен, точно две былинки. Ничего в прошлом у нас не было, а сейчас ты с открытыми глазами, пусть и с тяжелым сердцем, рискуешь нашим будущем. Но мои тихие слезы и громкие удары сердца не остановили тебя, ибо ты ослеп для них и оглох. Короче, принял решение…