Почему бы… Не завести любовника — настоящего, который молниеносно отвечает на сообщения, не сбрасывает входящие звонки и не стесняется представить меня начальству. Сделал это на первом же свидании, составив мой образ по общению на разные темы, а не внешнему виду, как Антон. Впрочем, к выбору наряда я готовилась серьезнее, чем к выпускному, перерыв мамин шкаф вдоль и поперек. Ничего не нашла — ни одного классического костюма, пришлось брать платье — вечернее, единственное, которое у мамы было.

— Ты куда собралась? — спросила она, жалея меня, смотрящую на нее глазами загнанной лани, а не кусок материи.

Платье было простое, темно-синее, без рукавов с единственной фишкой в виде ромбов с фиолетовым отливом на юбке в пол.

— Встреча с французским акцентом, а у меня нижегородский прононс только… Я выгляжу идиоткой, — смотрела я на себя в зеркало и не кривила душой.

— А ты волосы уложи и… У меня заколка-цветочек есть…

Цветочек… Для цветочницы. Но я так пришла, да — я так вышла из дома, чтобы сесть в такси к совершенно неизвестному мне человеку. К мужчине — Лаэс выглядел старше своих лет, солиднее. Возможно, что вся солидность заключалась в темных уложенных гелем волосах и костюме — я даже в сумраке машины сумела разглядеть художественным взглядом синий оттенок ткани. Осинский был выше меня, шире в плечах и — снова солиднее, ну да, только этот эпитет к нему и подходил.

Фамилии его я в тот момент не знала, а имя он сказал мне прямо перед встречей, когда позвонил мне по телефону — в первый раз, пур-ля-премьер-фуа, сказали бы французы. По телефону он понравился мне больше, чем в чате — онлайн он иногда превращался в ужасного зануду, умеющего набивать текст с жуткой скоростью и без единой ошибки. А вот голос… Таким голосом только рекламой и торговать — он завораживал, и уже не важно было, что слетало с его губ.

Он брал клиентов внешностью, и женщин тоже… Сама бы купилась, не будь мыслями и телом в тот момент собственностью Антона. То есть оценивала я Лаэса исключительно с художественной стороны. Я бы его нарисовала — прекрасная драпировка получилась бы из заломов на рубашке и пиджаке.

— Привет…

Мы не пытались произвести впечатление, но при этом обоим все равно было неловко, во взглядах читалась знаменитая фраза из бородатого анекдота: ах, вот ты какой, северный олень… Все-таки мы знали друг друга уже целую вечность. Что не успели за этот год обсудить, того никогда и не обсуждали: личную жизнь до. И после.

— Привет…

Улыбки вышли чисто французскими, шарм да и только. Надо бы добавить “ан” и получится шарман… И память день за днем из года в год, как старый шарманщик, крутит одну и ту же мелодию про мертвые листья — увы, море смыло с песка следы разведенных влюбленных, но мы сумели построить только замок из песка, не золотого, а из песочных часов, который утекал между пальцев — четыре года слезала языком корова, и вот я не жена, не мать, но… Пока все еще любовница.

Платье висело в шкафу — новое, с этикеткой.

— Ты же хочешь ужинать? — внушал мне Аркашка.

Он не хотел есть, он просто хотел выгулять платье. И даму. Я его устраивала внешне — я никогда не сомневалась в своем умении держаться на людях, я ведь тоже представительница клиентоориентированной профессии.

Мне хотелось спать, но он вытащил меня из постели, в которую закинул звериной силой. Я даже обалдела в первые секунды, но не сопротивлялась не из-за ступора, а потому что тоже успела соскучиться по взрослым играм, но немного расстроилась из-за душа, хотя это была проблема моего мужа, не моя: он-то для меня даже надушился.