– Дядя Савва…

– М-м-м? Не спится? – зеваю так, что кости трещат.

– Не-а. Я, похоже, заболел.

– Заболел? – чуть сбрасываю скорость и осторожно проверяю Ромкин лоб.

– Угу… – шепотом: – Похоже, у меня гонорея. Мы можем где-нибудь остановиться?

– Гонорея? – я не знаю, плакать ли мне или смеяться. Диагноз пацан себе, конечно, поставил – умереть не встать.

– Живот болит очень.

– А-а-а, вот оно что. – Все же смеюсь. – Это называется диарея, сынок. Не забудь. А гонорея – это про другое.

– Про что?

– Ну, помнишь, ты сказал, что от женщин все беды? Вот и гонорея от них, – навожу тумана. Ромка явно виснет. А потом смешно поджимает ножки:

– Ой-йо-й. Мне прям очень в туалет надо.

Будь неладна эта жратва! Я ведь еще подумал, что не стоит ничего на заправке брать. Как будто накаркал.

– Сейчас… Мы что-нибудь придумаем. Потерпишь? Вон, впереди огни.

– Только если совсем недолго, – говорит Ромка, а сам чуть не плачет. На лбу испарина, над губой – бисером пот. Как бы мне не хотелось будить Нику, приходится.

– Ник…

– М-м-м? Уже приехали?

– Если бы. У Романа живот крутит. Ты случайно от этого дела не брала таблеток?

– Сейчас, – моргает сонно.

– Это все еда из забегаловки. Прости. Надо было в ресторан нормальный заехать.

– Перестань. Ты правильно сказал, чем дальше мы уедем – тем лучше.

– Скоро туалет? Я уже не могу…

– Вот же, смотри, – тычу в приземистое здание на горизонте. – Похоже на гостиницу. Может, здесь тогда и заночуем?

Ника пожимает плечами. Я сворачиваю, решив, что главное – найти туалет, а там разберемся по ходу. Торможу ближе к крыльцу. Вытаскиваю Ромку из кресла. И даже не сразу обращаю внимание, что прямиком за мной паркуется ментовский бобик.

– Добрый вечер. Вы в курсе, что заняли место для инвалидов? – интересуется бодрый голос за спиной. Я ставлю Ромку на ноги. Оборачиваюсь. Знак есть, но я его не разглядел в сумерках. На то, видно, и расчет у гайцов. Ловят на дурачка. Про себя матерюсь. Только этого нам не хватало!

– Извините. Сейчас переставлю. Мы проездом в этих краях, а у сына живот прихватило, – оборачиваюсь к Нике, что вышла из машины и теперь стоит, глядя на ментов, как кролик на удава. Ну, кто ее так учил? Всю контору ведь спалит! – Ну, что вы замерли? – одергиваю. – Бегите. На ресепшене подскажут, где туалет. А я пока перепаркуюсь. У вас ко мне все? – вновь поворачиваюсь к менту. Ромка, к счастью, не дает матери тупить и дальше.

– Мам! Я уже не могу.

Ника отмирает. Бежит вслед за сыном.

– Сейчас штраф выпишем, и можете быть свободны, – улыбается ментяра.

– Давайте по-хорошему разойдемся. Вот. Хватит? – вкладываю ему в руку пару сложенных вместе купюр. Мент удивляется, потому как гораздо дешевле для меня было бы заплатить штраф. О том, что такая щедрость может вызвать лишние подозрения – не думаю. Я не хочу светить документы, а взятка – неплохой способ этого избежать.

– Похоже, мы всей семьей траванулись. У самого живот крутит. Или так разойдемся, или придется ждать, пока я в сортир сбегаю.

– А, вон оно что, – похихикивает ментяра. – Ну, раз такое дело, то, конечно, беги. Что ж мы – звери какие?

– Спасибо.

Взлетаю по ступенькам, толкаю дверь.

– Постой!

Настороженно замираю. Волосы на затылке приподнимаются. От облегчения, накрывшего меня буквально пару секунд назад, не остается и следа. Я снова весь на стреме.

– Да?

– Где жрал-то? Неохота и себе травануться.

– На заправке в городе, вы там вряд ли бываете.

– А, это да. Мы к району относимся.

Я зажмуриваюсь. Все-таки пронесло. Видно, все же нет на нас разнарядки, иначе взяткой я бы не отделался. Считаю до трех, приводя в порядок эмоции. В моем возрасте такие перепады критичны.