Тэсс ощутила знакомое чувство: в ней боролись любовь и озадаченность.

– Мама.

Она обняла мать и почувствовала, как непроизвольно скривились губы. Поспешно отвернувшись, Тэсс стала смотреть на двух оглушительно тявкающих болонок, которых обожала ее мать. Возбужденные приходом гостьи, они подняли невероятный гвалт.

– Вернулась с Дикого Запада?

Певучий техасский говор Луэллы напоминал расстроенное банджо. Она поцеловала дочь в щеку, потом облизнула палец и стерла оставшееся красное пятно.

– Ну, расскажи мне, как это все было. Надеюсь, этого ублюдка достойно проводили в последний путь.

– Это было… интересно.

– Могу себе представить. Давай выпьем кофе, золотко. Сегодня у Кармине выходной, так что придется нам обходиться собственными силами.

– Я приготовлю.

Тэсс предпочитала сама заваривать кофе, чем встречаться с этим мамашиным слугой-жеребцом. Она старалась не думать о том, какие еще услуги он оказывает Луэлле.

Через красную с золотом гостиную Тэсс прошла на кухню, сиявшую первозданной, ослепительной белизной. Как всегда, там все было в идеальном порядке. Какие бы там «домашние» обязанности ни исполнял Кармине, одного у него не отнимешь – он аккуратен, как больничная сиделка.

– Тут где-то осталось немного кекса. Я голодна, как волк.

Появилась Луэлла с путающимися у нее под ногами болонками и начала шарить по шкафам. Через минуту на кухне воцарился хаос.

Тэсс снова скривила губы. Хаос следовал за Луэллой столь же преданно, сколь тявкающие Мими и Морис.

– Ты познакомилась со своими родственничками?

– Если ты имеешь в виду моих сводных сестер, то да.

Тэсс с ужасом наблюдала, как мать ножом для мяса разрезала кекс на огромные куски, потом переложила их на большое блюдо с ужасающими розами. В каждом куске было не меньше десяти миллионов калорий.

– Ну, и какие они?

Отрезав еще один щедрый ломоть от кекса, Луэлла кинула его на фарфоровую тарелочку, стоявшую на полу. Собаки кинулись к кексу, рыча друг на друга.

– Одна – тихая, нервная, этакая «покорная женушка».

– Это которую бывший муж любил поучить кулаками. – Луэлла зацокала языком и протиснула свои пышные бедра на высокий стул. – Бедняжка. С одной из моих девочек было то же самое. Муж все время колотил ее почем зря. В конце концов мы отправили ее в убежище для женщин. Теперь она живет в Сиэтле. Время от времени присылает мне открытки.

Тэсс издала слабый звук, долженствующий изображать интерес. Мамашиными «девочками» были все работавшие на нее девушки – от барменш и стриптизерш до посудомоек. Луэлла их опекала, одалживала деньги, давала советы. Тэсс всегда считала, что «У Луэллы» был наполовину клубом, а наполовину – приютом для танцовщиц из стриптиза.

– А другая? – спросила Луэлла, поедая кекс. – Та, у которой мать индеанка?

– О, эта девица – настоящий ковбой. Разгуливает в грязных сапогах, вся – из одних острых углов. Знаешь, я уверена, что она может кулаком сбить быка с ног, правда. – Подобное предположение развеселило саму Тэсс, и она подлила себе еще кофе. – Она даже не пыталась скрыть, что наше присутствие на ранчо ей глубоко противно. – Пожав плечами, Тэсс присела и начала отщипывать кусочки кекса. – У нее есть сводный брат.

– Да, мне это известно. Я знала Мэри Вулфчайлд – вернее, видела несколько раз. Она была очень красивой женщиной, и ее сынишка тоже такой хорошенький, прямо ангельское личико.

– Он теперь взрослый, но личико у него по-прежнему ангельское. Он живет на ранчо, ухаживает за лошадьми, или что-то в этом роде.

– Насколько я помню, его отец был ковбоем. – Луэлла полезла в карман алого шелкового халата и вытащила пачку сигарет. – А как там Бесс? – Она хрипло хохотнула и достала сигарету. – Господи, вот это была женщина! Я при ней следила за своим языком, честное слово! Дом она содержала в идеальном порядке и никому не давала спуску, даже Джеку.