– Понятно.

Доктор достал пенсне, протер стекла несвежим платком и водрузил на нос. А после принялся изучать Элли столь бесцеремонно, что та не выдержала.

– Простите, мне надо в каюту.

Захватив журналы, она сбежала.

***

Ужин прошел тихо. Капитана за столом не было, и Элли поняла, что ей не хватает его присутствия.

Ей было любопытно изучать этот интересный человеческий экземпляр. Наблюдать за его бесстрастным лицом и представлять его смеющимся, растерянным, обиженным и разгневанным. Пока он показывал не больше эмоций, чем голем. И в голове у него, должно быть, тоже все устроено на манер механизма для чтения перфокарт. Тут ноль, там единица. Да – Нет. Инструкции – хорошо. Отклонение от инструкций – плохо.

После ужина вялые и уставшие пассажиры разбрелись по каютам. Элли тоже решила отправиться на боковую.

Но ложиться спать так рано ей было непривычно. В полночь в кабаре веселье только начиналось, а для Элли наступало время тяжелой, но восхитительной работы на сцене.

Она ворочалась на узкой койке, потом зажгла ночник и читала журналы. За окном плыла желтая луна. Мерно рокотали винты, но если прислушаться, можно было различить шепот океана.

Часы показали два, но сна не было ни в одном глазу. Элли закрыла журнал и стала размышлять. 

Как устроится ее жизнь за океаном? Она получит паспорт, новое место работы. Будет преподавать танцы в школе, и никто не поморщится в ее сторону брезгливо, узнав, что она была создана в механических мастерских.

У нее будут друзья, ученики. И, как знать – вдруг в один прекрасный день она встретит хорошего мужчину, человека или артифиса, захочет связать с ним судьбу и у нее будет настоящая семья!

Элли вздохнула. Вряд ли все сложится настолько радужно. Узколобых и тупоумных полно везде – и по эту сторону океана, и по ту.

Но ничего! Она справится. Главное, получить свободу. Получить ключ, который даст ей независимость от хозяина, даст ее сердцу биться без страха зависеть от чужой прихоти.

Элли приложила руку к груди. Пока все хорошо. Завода хватит еще на неделю-две. Она успеет добраться до заокеанского мастера, который изготовит дубликат ключа. 

Иногда Лазарус, желая ее наказать, тянул, не заводил механизм вовремя. И тогда Элли чувствовала, как замедляется ход ее шестеренок, как алхимические жидкости в ее теле текут все ленивее. И вместе с этим исчезало все, что составляло смысл ее жизни.

Уходила радость. Уходило любопытство и умение видеть прекрасное. Ее охватывало тупое равнодушие. Она чувствовала себя гаснущей свечой, увядающим цветком, стрекозой, которой оборвали крылья и оставили замерзать на осеннем ветру. Немели руки и ноги, холодела кожа. Все вокруг становилось серым и тусклым. Она теряла связь с миром, превращалась в ничто. 

Лазарус тянул до последнего, а потом доставал тонкий ключ на цепочке и вставлял его в крошечное отверстие между ее лопаток, делал несколько поворотов и Элли оживала. Но страх угасания долго не отступал: еще долго после наказания она ходила вялой и подавленной, словно после страшного сна.

И сейчас при воспоминаниях о тягостных часах Элли подскочила в кровати. Ей хотелось движения, общения. Хотелось почувствовать себя живой. Стены каюты стали давить на нее, а воздух оказался спертым и душным.

Элли не любила замкнутых пространств и не привыкла к одиночеству. Последние три года она всегда была в толпе, среди людей. Весело было после представлений болтать с другими танцовщицами и официантками, делиться с ними сплетнями, шутить, высмеивать пьяных клиентов!

Теперь, в тишине каюты, ей стало ужасно одиноко и страшно.