Амир хмыкает и поворачивается ко мне лицом. Напротив окна, в темноте, невозможно разглядеть выражение его лица — просто черная громада, статуя со сложенными на груди руками. Но я чувствую, что он буквально сканирует своим рентгеновским зрением мое тело, ловит малейшие оттенки эмоций на лице, жадно внимает каждому слову.

— Такая ирония, все как дешевых любовных романах в сети, похожих друг на друга... — Я вздыхаю. — Свадьба не состоялась, я взяла диплом и уехала сюда, потому что тут была квартира, оставшаяся еще от бабушки. Поступила на работу в клинику... А тут ты...

— А отец? — Я удивленно вскидываю на него глаза, и тут же ухмыляюсь своей наивности: конечно, он уже все узнал, все прочел в моем личном деле.

— Сказал возвращать деньги, вложенную в свадьбу... Вот и все... — Мы никогда не были с ним близки, я все понимала: он — бывший военный, какие уж тут сантименты, но это его решение прозвучало ударом последнего гвоздя в крышку моего гроба...

— С Олегом ты больше не общалась?

Я вскидываю брови.

— Не виделась, он тебе ничего не передавал, не говорил?

— О чем ты? — Восклицаю я. И вдруг добавляю постыдную правду, которой Олег буквально оборвал все во мне: — Я не интересую его ни как человек, ни как женщина. Он сам так сказал.

Амир фыркает. Берет телефон, что-то набирает на нем, и я смотрю на его лицо, подсвеченное монитором телефона.

— Я ответила на все твои вопросы. Ответишь на мои?

— Нет, сначала — ужин.

Амир отталкивается от подоконника, легко и неслышно шагает в сторону другой комнаты, хлопает в ладони, от чего там включается свет, и из темноты тут же выныривает, как сокровищница внутри горы, огромное пространство современной кухни.

Замешкавшись на секунду, понимаю, что сидеть одной в темной комнате — глупо, и следую за ним. Остановившись в огромном полукруглом проеме, отделяющем комнаты, слежу за ним, переминаюсь босыми ногами на прохладном полу.

Он достает из пакета на столе с логотипом известного городского ресторана контейнеры и выставляет их на стол. Отодвигает ящик, вынимает приборы: вилки, ножи, ложки.

Подумав секунду-другую, хмыкнув каким-то своим мыслям, внимательно смотрит на меня одно мгновение, во время которого заметно учащается пульс, и убирает ножи обратно в ящик. Пожимаю плечами, будто соглашаюсь с его решением не доверять мне наличие предмета, которое может стать холодным оружием в умелых руках.

Амир делает знак головой присесть за стол, перед разложенным ужином, и я сначала думаю о том, чтобы отказаться, бросаю тоскливый взгляд на дверь, но понимаю, что лучше подчиниться.

Первый кусок буквально не лезет в горло — от усталости, неопределенности, примерзшего к стенкам глотки страха, еда — это последнее, о чем хочется думать. Но спустя минуту уже уплетаю ужин за обе щеки: еще бы, целый день провела в черт знает каких условиях!

Несмотря на всю нелепость нашего совместного ужина, неловкости нет. Амир, спокойный, уверенный, медленно отрезает кусок запеченной грудинки, кладет ее в рот и не торопясь жует, отпивает воды из хрустального бокала. Я не слежу, нет. Просто чувствую его сейчас лучше, когда мы одни, в этом пустом огромном богатом доме.

Когда на тарелке ничего не остается, а в животе появляется приятное чувство сытости, наваливается невероятная усталость, даже веки становятся тяжелее, чем пудовые гири.

Опираюсь рукой на подбородок, смотрю в упор на Амира.

— Ты отпустишь Олега? — спрашиваю медленно и тихо.

Он в ответ качает отрицательно головой.

— Меня?

Жест повторяется.

— Я ничего плохого тебе не сделала, — вздыхаю, а сама смотрю в потолок, на светильники натяжного потолка, чтобы слезы не начали литься потоком, влекомые земным притяжением. — И не сделаю. В конце концов, я тебе жизнь спасла! В тот день, когда ты пришел ко мне с ножевым ранением на спине...