Он кивает. Сглатывает.

— Спасибо, — звучит хриплое, тяжелое, будто камень ударяется об пол.

— Мы можем договориться? — Перевожу на него взгляд и замираю от пристального, темного, буквально выворачивающего наизнанку, внимания. Оно скользит по мне призрачным эфиром, откладывается в порах кожи, на выбившихся из хвоста волосах, замирает на обнажившемся запястье, обволакивает губы, уголки глаз...

— Завтра... — говорит он, словно проваливаясь в какие-то свои мрачные тревожные мысли, в которых не место таким, как я. Его демоны отбивают тамтамами загадочный ритм, разжигают костры, и те разгораются, пытаются вырваться наружу из заточения в расширенных зрачках, а после — пускают ток по венам, и от того сама фигура Амира становится тяжелее, грузнее, больше и больше, он будто бы вбирает в себя все краски, все тени, как настоящий Люцифер, не знающий ни жалости, ни тоски.

— Завтра... — повторяю я за ним сухими губами и, словно сомнамбула, наблюдаю за тем, как он медленно словно бы перетекает со своего места напротив меня, преодолевает пространство между нами, оказывается рядом.

Совсем не протестую, когда он склоняется, с шумом втягивает воздух сквозь зубы, и, не спрашивая разрешения, берет меня на руки.

Заторможенно сжимаю руку в кулак и бью его по мощной груди, но понимаю, что этот удар для него — не больнее укуса мелкого комара и не страшнее  нападения слепого котенка. Амир проходит мимо большой комнаты, поднимается по лестнице. Подталкивает приоткрытую дверь плечом.

— Обо всем поговорим завтра.

23. 23

Амир отступает в сторону и тут же закрывает за собой дверь. Щелкает замок, и я снова оказываюсь взаперти. Развожу руками.

— Ты что, снова оставляешь меня одну?

Бросаюсь к двери и прижимаюсь ухом, будто бы смогу уловить малейшее движение, расслышать, что он скажет. Конечно же, за дверью таится ожидаемая тишина. Амир явно не из тех мужчин, которые будут что-то объяснять. Он просто сделает все по-своему, вот и все. Жадно ловлю хоть какой-то звук, но нет ни одного. Или этот человек передвигается как ночной хищник, тихо и мягко, или эти двери из какого-то пуленепробиваемого, звуконепроницаемого материала...

Дергаю ручку, но она не поддается. Конечно же...

Закатываю глаза и оглядываюсь. Хлопаю в ладони, и умный дом отзывается — включается свет в самой комнате и небольшой ванной, дверь в которую чуть приоткрыта.

Обращаю внимание на пакет с известным лейблом, который стоит на кровати. Делаю два осторожных шага, оглядываюсь, будто бы ожидая, что кто-то выскочит из-за угла, или из зеркальной двери шкафа с громким криком: «попалась!», кончиками пальцев раздвигаю пластиковые ручки.

Внутри пакета лежит одежда. Будто боясь потревожить змею, которая может таиться на дне, осторожно достаю сначала белое белье, потом цветное платье — халат с драпировкой и поясом, а после — легкие белые кроссовки.

Удивленно верчу одежду в руках, расправляю ее и понимаю, что все — моего размера. Похоже, Амир думает обо всем, о чем только можно и нельзя... Особенно — о размере моей груди. Прикладываю к себе бюстгальтер и понимаю, что с размером он как раз-таки угадал...

Со вздохом смотрю на свои грязные ноги после пробежки по пыльным мощеным дорожкам, с тоской вспоминаю туфли, оставшиеся в кладовой, и принимаю важное соломоново решение.

Сгребаю неожиданный подарок от хозяина этого странного и огромного дома в кучу и бегу в ванную комнату. Там закрываюсь на замок, несколько раз трясу ручку, убеждаясь, что она прочно заперта, извне ко мне попасть никто не сможет, и только после этого включаю воду в душевой кабинке.