Казалось, все узнал о ней: скромная жизнь, учеба в медицинском, отец — военный. В город приехала совсем недавно и живет в квартире, доставшейся от бабушки. Повезло устроиться в нашу клинику современной медицины, иначе пришлось бы работать в поликлинике и помирать с голоду — денежной поддержки у девчонки не было и нет...

И Олег. Мальчик из детского дома. Голодный волчонок с жадностью до игр и денег. Проигравшийся придурок, которому нужны сиюминутные удовольствия.

Вы оба работаете на Вильданова?

Как? Когда? Как долго?

Но однозначно с этими двумя нужно заканчивать. Необходимо только решить, как это сделать красиво. И вдали от дома.

Кручу замок. Поворот, другой, третий. Паз замка выпускает последнее препятствие, и дверь распахивается. Полутьма кладовой на секунду туманит зрение после сравнительно светлой комнаты, но я уже замечаю то, что вынуждает распахнуть в удивлении глаза.

Наташа сидит в углу у двери, закутанная в мой пиджак, словно гусеница в кокон. На полу перед ней лежит одежда: халат, рубашка.

Увидев меня, вскакивает, трет лоб. Вытягивается в струнку. И сейчас, в пиджаке с моего плеча, она очень похожа на экзотический цветок с тонким стеблем, на конце которого танцует яркими красками ароматный бутон. Глаза испуганно расширены, и она ждет приговора и решения по своей судьбе. Понимает, что все будет очень непросто.

В кончики пальцев будто бы поступает сигнал из мозга, и они тут же словно разгораются огнем, в них трещит электричество, и пальцы жаждут буквально вобрать в себя ее тело, проникнуть под ткань одежды, погладить, пуская жидкий огонь по венам — своим и ее...

— Эй, Амир, звал? — в кладовую заглядывает Хан.

Резко перевожу на него взгляд и рычу на него:

— Ты с докторшей что-то делал?

Он широко открывает глаза, выражая удивление.

— Нет, ничего... ну, только водой облил...

Делаю шаг вперед и киваю девушке, чтобы следовала за мной. Она тут же слушается и семенит следом босиком, оставив свою опасную обувь валяться на полу кладовой.

Мы замираем в середине комнаты в двух шагах от каталки, на которой лежит Олег. Хан встает рядом и вдруг бросает сальный взгляд на нее. Я следую за траекторией его взгляда, и понимаю, что заставило Хана измениться в лице, поплыть, и буквально просчитываю те похабные картинки, которые могут крутиться в его мозгу в это время.

Наташа поправляет трубку, которая тянется к лекарству, поступающему в организм Олега, и от движения полы пиджака распахнулись, обнажив кусочек ее белого тела с кружевом белья. Сладкое и дурманящее зрелище, влекущее, зовущее, раздирающее, заставляющее кровь бежать скорее, а сердце — бýхать в ушах.

Картина очень живописная, и любой нормальный мужчина, увидев ее, реагирует на нее однозначно.

Я буквально отдираю свой взгляд от ее мраморной кожи, фокусируюсь на Хане.

И снова меня будто плетьми ударяет от его вожделеющего взгляда: он буквально пускает слюни на девушку, зрачки его расширены, дыхание изменилось на частое и рваное.

Этот взгляд словно бы поднимает со дна всех моих демонов. Изнутри начинает продираться что-то животное, злое, дикое, готовое защищать и биться за то, что принадлежит тебе.

— Завтра вечером будем решать с ними, — говорю Хану, сжимая кулаки, чтобы не двинуть ему в морду прямо сейчас. — Последи за больным, чтобы не помер раньше времени.

— А девчонка?

«Даже не подумаю оставить ее возле тебя, извращенец», — проносится в моем мозгу, и дрожь отвращения к замашкам и привычкам Хана пробегает по спине.

— Сам за ней присмотрю, — отвечаю после короткой паузы.