Тридцать второй этюдник – для меня.

Её личико недоуменно вытягивается. Я – бросаю загадочный взгляд вдаль, возвращаюсь к своему художеству. Поднимаю руку, подзывая на помощь. Серьезен, вдумчив. За пять минут до этого обвел свою пятерню, теперь старательно разукрашиваю во все цвета радуги, превращая в петуха. Это самое нелепое, что пришло в голову, но заливистый смех Веры, которым она разразилась, взглянув на полотно, стоит любых моих унижений.

Сердце то прыгает в горло, то падает в низ живота. Топит её смех, топит безжалостно. Любопытная малышня подтягивается, окружают, хихикают, копируя её. Сижу, подавленный своим сумасшедшим приходом: будто все они – мои. Большая крепкая семья.

Тру лоб. Улыбку выдавливаю. Воспитатели разгоняют всех по местам. Вера успокаивается и садится рядом.

– Ну что это такое? – укоряет, осуждающе покачивая головой.

– Это – я люблю твой смех, – пожимаю плечами.

– Влад, – отводит взгляд.

– Что – Влад?

– Раньше надо было думать, – полушепотом. Смотрит прямо в глаза, вижу, как в ее собираются слёзы. – Не считаешь?

Претензия бьёт обухом по темечку, временно лишая дара речи. Как оглушенный сижу, пытаясь осмыслить, а она все смотрит сквозь пелену слез и даже не моргает. Только когда быстрым движением стирает две одинокие слезинки со щек, прихожу в себя, готовый ответить, но она подскакивает и уходит.

Подходит к сотруднице фонда, что-то тихо говорит ей и семенит вглубь парка по тропинке, быстро скрываясь за деревьями.

Это неприлично. Наверняка поползут слухи. Но я делаю вид, что получаю срочный звонок, поднимаюсь, громко вещая какую-то ересь по заказу трехлетней давности, ловлю взгляд одной из воспитательниц и, потыкав в трубку и поморщившись, ухожу. Тропинку выбираю другую, шифруюсь как могу, но едва ли могу обмануть даже самого невнимательного пятилетку.

Нахожу её быстро. По плачу. Сидит на корточках и всхлипывает, уткнувшись носом в ладони. Ведёт от жалости, такая она хрупкая, трогательная и несчастная.

– Блядь, Кисунь, – бормочу, делая к ней шаг.

Вера подскакивает и непривычно неуклюже пятится. Ожидаемо спотыкается, успеваю поймать её за запястье, импульсивно дёргаю на себя. Она врезается грудью в мой гипс, я поднимаю руку и фиксирую её возле себя бандажом.

– Да что ж ты делаешь! – возмущается, обдавая жаром мою грудь.

– Мы поговорим, – топлю упрямо. – Сейчас.

– О чем, Влад?!

– О нас.

– Нет никаких нас! – выпаливает прямо в сердце. Как удар ощущается, но она продолжает, будто мало: – Или ты думаешь, ты можешь вот так просто вышвырнуть меня, едва появилась проблема? Жестоко, хладнокровно, своими собственными руками собрать мои вещи, а я буду терпеть и смиренно ждать?! Когда соскучишься и решишь снова поиграть в любовь?! Да отпусти ты!

Выныривает из-под моей руки и нервно сдувает прядь волос с лица.

– Что молчишь? – нападает дикой волчицей, по щекам снова катятся слёзы. – Нет никаких нас, – повторяет настырно. Губы кривятся, голос срывается. – И не было, раз ты так легко от всего отказался.

– Я думал исключительно о тебе, – хриплю единственное, что крутится в голове.

– И что же изменилось? – проговаривает через силу. – Сдулся? Закончилось твое благородство? – молча скриплю зубами. Меткое попадание девочка, прямиком по яйцам. – Ты даже слова мне сказать не позволил, – столько обиды в её взгляде, что никаких слез не хватит выплеснуть. – А Ярослав выслушал. Все мои слова, каждое и не по одному разу. Впервые? Нет, он делал это всегда, когда ты отталкивал. Когда отстранялся, решая свои проблемы. Не наши. Если проблема – она только твоя. И вот скажи мне, где гарантия, что у тебя ее нет прямо сейчас?