– Не кто-то, а этот прокурорский сынок, – выдала ба с так и не утихшим гневом – с которым ты чуть было не связала свою жизнь!

Он оказался внебрачным сыном того самого прокурора на которого якобы напал мой папа.

– А до этого твоя мама, – продолжила она и даже повертела головой, ища что-то. – Мерзкая и подлая семейка!

Способ бабушки, которым она оградила меня от Краснова, до сих пор поражал воображение. Не только мое, но и дяди Андрея. Он очень долгое время отказывался общаться с ней дальше «привет, как дела?»

– Вот уж точно – от осинки не родятся апельсинки!

Она считай подставила внука ради своей интуиции и романтических представлений.

Хорошо, что ничего не вышло, и регистраторша оказалась не из болтливых.

Но ба продолжает утверждать, что это не она и всё тут!

– Насчет завтрашней поездки…

Я засобиралась в ванную, осознав, что снова-здорово началось!

– Я тебя прошу не поднимай эту тему – попросила я, сложив плед и убрав его в шкаф. – Ни ты, ни папа не желаете уступать друг другу, а я не собираюсь ни мирить вас, ни быть третейским судьей.

Они взрослые люди и у них мнение, как говорит Люсьен. А у меня вся эта ситуация уже в печенках сидит!

Боже мой!

Я полностью пропиталась мыслями своих домочадцев! Скоро начну дребезжать на Сашкином языке. Я уже понимаю, чего он хочет и что именно имеет в виду!

– Постой, Ида, – остановила ба, взяв меня за руку. – Я не прошу тебя об этом, а предлагаю тебе подумать об общении с родней Алекса с другой стороны.

Я даже рот открыла в ответ. Совершенно по-глупому надо сказать. Просто удивительно слышать подобное от гордой и независимой ба. Если дело касается семьи Элджеронов, то ба просто-напросто перестает замечать их многочисленные изъяны.

– У Николаса есть отец, и он не сделал тебе ничего плохого.

– Ты предлагаешь напроситься к нему в родственники? – спросила я, приподняв брови от пришедшей на ум догадки. – Он не дал знать о себе до сих пор.

Объяснение тут очень даже просто – это не было так уж и нужно ему.

– Он может не знать о нем до сих пор.

Ба права – с родственников Николаса сталось бы не рассказать ему об этом. Но все равно это было как-то чересчур.

– Бабуль, ты предлагаешь написать ему письмо?

Я хочу свернуть этот разговор, потому что мне становится больно думать об этом.

Прошло столько лет, а я все никак не могу смириться с тем, что произошло. Каждый новый год, день рождения и при любом удобном даже глупом случае загадываю одно и тоже желание «пусть он будет жив!»

Нелепо? По-детски? Ну и пусть! Я хочу этого всеми фибрами души!

Сейчас же мне больно потому что я чувствую, как невыносимо будет смотреть на то, как Саньку держит отец Николаса; как я стану смотреть на них двоих и увижу знакомые черты; как в один прекрасный момент поймаю себе на мысли, что тот самый человек не увидит и не научит сына тому, что умел один только он.

– Твое право не желать общаться с ними, – проговорила ба, крепко сжав палку. – Но ты не можешь не признать то, что Алекс должен общаться с бабушками и дедушками.

Что-то все-таки уложилось в голове прабабушки. Жаль, что на это понадобились годы.

– Делать шаг первой и признавать ошибки кому бы они не принадлежали, – сказала ба, как будто бы прочитав мои мысли. – Это и значит быть взрослой.

– Ба, я подумаю об этом, – пообещала я совсем не уверенная в этом, но тут же потребовала. – Прошу не предпринимать ничего, не получив мой однозначный ответ по этому вопросу.

– Научилась! – проворчала Аделаида Георгиевна, но в противовес этому ее глаза просияли. – На мою голову!

Три курса МГИМО научили меня кое-чему. Хотя, теперь я была совсем не уверена, что мне нужно это. Не потому, что не хотела учиться в универе мечты, а потому что понимала, что после всего случившегося карьера дипломата закрыта для меня.