Увидев свою работу, я словно очнулась ото сна.

– Мне пора, – говорю как можно строже.

Эльман не реагирует. Совсем.

Только его ладонь скользит по волосам и тянет резинку на себя, освобождая волосы из небрежного хвоста. Следом – он зарывается в них пальцами, а его взгляд…

Я забыла, что означает этот взгляд, но он явно не сулит мне ничего хорошего. Кажется, раньше я называла этот взгляд пожарищем.

– Убери руки.

Приподнявшись на коленях, я хватаюсь за его запястье и смотрю ему прямо в глаза, хотя знаю, что делать этого не стоит. Эльман смещает взгляд с моих губ на кольцо на моем пальце, и я вижу, как пожарище временно сменяется льдом.

Почему нас так кроет?

Почему так больно?

Обхватив мой подбородок, Эльман делает совершенную глупость – касается большим пальцем моей щеки и скользит ниже, к губам. Трогая их на ощупь, он словно вспоминал, какая я на вкус. Еще он проверял, насколько я податлива. Прямо сейчас. Именно в данный момент.

Можно ли надавить на меня.

Можно ли тронуть.

Можно ли взять.

Можно ли…

Сердце замедляет свой ход, а каждое биение становится глубоким и прерывистым, активируя дрожь по телу. У меня нет проблем с сердцем, но именно сейчас мне кажется, что оно работает как-то неправильно. Совсем не так, как рядом с Камалем.

– Эльман, – зову его.

Не надо.

Нам нельзя.

Я хочу уйти.

Мне всего лишь нужно выбрать, что сказать из этого, но изо рта вырывается лишь рваное дыхание.

Черт возьми!

Лишь. Рваное. Дыхание.

Эльман, словно предчувствуя протест, прижимает палец к губам, заставляя меня замолчать. Дальше – нажимает на нижнюю губу и слегка проталкивает палец глубже, касаясь кончика моего языка и лаская его.

Я чувствую солоноватый привкус его рук и случайно облизываю палец…

Клянусь, что случайно.

Только в его глазах уже разгорается пожарище. Он сжимает челюсти до хруста, а его ноздри раздуваются как у зверя, и мне в самом деле становится страшно.

Я готова умереть, лишь бы не делать никакой выбор этой ночью.

Растерев влагу по моим губам, Эльман опускает взгляд ниже, к шее, а затем скользит по плотному свитеру и брюкам и возвращается к глазам.

– Не надо…

Мои слова застревают в горле и неминуемо тонут в воздухе.

Эльман одним рывком поднимает меня с пола, вырывая протяжный стон из груди, а лопатки обжигают болью от резкого соприкосновения со стеной. Он давит на мою шею, заставляя прогнуться, и накрывает мой рот голодным, тоскующим поцелуем.

Распахнув глаза, впиваюсь пальцами в его запястье, да только память не дает забыть, что Эльман сильнее меня…

Значительно сильнее.

Щелкает выключатель, и в комнате остается совсем крошечный приглушенный свет.

Одним резким движением Эльман отрывает меня от стены, и я не успеваю даже вдохнуть, прежде чем оказываюсь на кровати. Сила, с которой он опускает меня на мягкую поверхность, заставляет воздух вырваться из легких, превращая его в хриплый стон.

Я впиваюсь в его запястья, не позволяя нам рухнуть в самую бездну.

– Ясмин, – просит не противиться.

– Я не могу…

Когда он нависает надо мной, его темные глаза полыхают таким бешеным пламенем, что я чувствую себя в ловушке хищника, у которого нет ни малейшего намерения отпустить свою добычу. По телу проходит дрожь, и я плотно свожу колени вместе, рассчитывая на его благородство.

Которого у Шахов, увы, нет в природе.

– Остановись, – прошу его.

Мое тело рефлекторно напрягается, и я толкаю его в грудь, но он остается непоколебимым. В ответ на мое сопротивление он опускает мне на плечи тяжелые ладони, придавливая своим весом.

– Я почти три года останавливался и понял, что легче сдохнуть.