– Вадик, что произошло? – заботливо спросила я, присев рядом с ним.

Он молчал, пристально изучая пол моей квартиры.

Я видела, как он никак не мог решиться сказать мне о чем-то. Только нервно заламывал пальцы, хруст которых нарушал мертвую тишину в квартире.

Затем на выдохе произнес:

– М-м-а-а-мка… у-умерла… о-о-о-от во-о-одки… – он быстро-быстро заморгал, а потом из его глаз брызнула вода.

Слезы с бешеной скоростью стекали вниз, делая влажными и глянцевитыми пухлые детские щечки с единичными признаками взросления – прыщами. Лицо парня мгновенно покраснело и заблестело.

Меня охватил шок. В голове стало пусто. Какой-то звон заполнил мой слух, а нос почему-то уловил запах чего-то несвежего, противного и мерзкого, словно кто-то в соседней квартире варит гремучую смесь.

В голову стали приходить вопросы: «Что делать? Что мне делать? Что делать вообще?»

По правде, я не особо была удивлена сообщением, что-то подобное ожидала и Анна, но все же это было ужасно. Я вспомнила о своей подруге. Анна! Ей надо срочно сообщить! Но как? Анна где-то там и не отвечает, а я не знаю, что делать и как помочь ее брату.

Я смотрела на Вадика как завороженная с немым выражением лица.

– Когда? – еле выговорила я, поборов чувство неприязни и страха.

– С-сегодня… О-он-н-а-а в морге… Мне н-н-у-у-ужна Аня, – выговорив имя сестры, он закрыл лицо руками, не в силах больше сдерживаться. Боль и отчаяние взяли свою власть над чувствами Вадика.

Он был теперь очень одинок в этом городе, в этой стране, которая никогда не подарит ему тепло и заботу, что так нужны детям.

Такой ужас, такая трагедия, и он – этот пятнадцатилетний пацан – должен сам, без сестры, хоронить мать.

Он еще ребенок, а дети не должны жить как взрослые, не должны вот так плакать и страдать, не должны решать вопросы: что делать, когда твои родители умерли! Ему надо гонять в футбол и таскать цветы девчонкам, лопать конфеты, ну или совершать свои первые эксперименты подросткового возраста, чтобы почувствовать себя частью взрослого мира, который его еще удивит… Но это все в далеком будущем, сейчас же мальчик пришел в надежде на сестру, которая должна была помочь, взяв все взрослые обязательства на себя. А ее нет…

Я была в полной растерянности и тоже стала заламывать пальцы рук. Меня охватили досада, злость и огромное чувство вины перед Вадиком. Ведь это я помогла его сестре улететь в Дубай, из которого она может и не вернуться.

Мальчик продолжал плакать и всхлипывать, упираясь локтями в колени и прикрывая лицо. Его судорожные содрогания напоминали волны на море, то приподнимая, то опуская его плечи.

– М-м-е-еня д-дед в-в-ы-ы-ыгнал из дома! – задыхаясь отчаянием, проговорил Вадик срывающимся голосом. – Го-говорит, ч-что это не-не мой д-дом!

Теперь уже у меня стало плохо с дыханием. От злости я сжала руки в кулак, захотелось что-то ударить, сломать, но только не замирать статуей, наблюдая, как маленький мальчик бьется в шторм, сидя один в дырявой лодке, которая еще чуть-чуть – и перевернется, чтобы утащить его на дно холодной и темной бездны. Не в силах сдерживать свои эмоции, я прикусила до крови губу. Боль вернула меня в реальность.

– О боже! Да что за семья у вас такая! – взмолилась я, так и не удержав порыв эмоций.

В моей голове всплыли воспоминания из рассказа подруги – дом по факту принадлежал Анне, так как его построил ее отец. А Вадик – плод любви ее матери с другим мужиком, который сбежал, прихватив все деньги семьи.

– Мне ну-у-у-ужна-а Аня, – он все плакал и плакал, слезы лились нескончаемым горьким потоком. – П-п-о-о-озвон-и-и-те ей, п-п-пожалуйста! П-пусть она п-приедет! – взмолился он, поднимая на меня свои красные опухшие глаза.