Профессор знал, что это не покаяние. И не утрата. Это – признание. Признание того, что, потеряв Аллу, он лишился не только женщины, которая его ждала, но и последней ниточки, связывавшей его с возможностью быть человеком, а не ролью.

Он закрыл глаза. Но сна не было. Была только тьма – плотная, как ткань, которой накрывают гроб. И в этой тьме было лицо. Не Аллы – своё. Такое, каким он себя больше не хотел видеть.

Он не заметил, когда именно уснул. Сон не накрыл его резко – он медленно вытек из напряжённой тишины, будто тьма в комнате просто сменила облик и впустила в себя другое измерение, где страх и вина имели форму и вес. Сергей Андреевич оказался внутри чужого пространства, знакомого до боли – и одновременно искажённого, как будто реальность кто-то чуть сместил в сторону.

Это была её спальня.

Воронин сразу узнал приглушённый свет ночника, стоящего на прикроватной тумбе, тот самый, с фарфоровым основанием в виде раскрытого цветка. На полу лежал плед, соскользнувший, вероятно, с кресла. На подоконнике – книга, раскрытая и перевёрнутая вниз, чтобы не потерять страницу. Воздух был плотный, будто пропитан тревогой, в нём висело ожидание, невидимое и цепкое.

Алла лежала в постели. Светло-серая ночная рубашка сползла с плеча, обнажив ключицу, на которую падала золотистая тень от лампы. Одеяло прикрывало её до пояса, рука покоилась на подушке, ладонью вверх. Не спала – глаза были открыты, взгляд метался в потолке, не находя опоры. В ней жили мысли. Он чувствовал – они касались его. Улавливал, как в сознании всплывают образы, складываются фразы, которые не будут произнесены, но звучат внутри.

"Ты же придёшь. Обещал же. Хоть на час. Хоть просто быть рядом."

Сергей хотел ответить. Хотел сказать, что слышит. Что уже здесь. Но не мог. Внутри сна он был только взглядом – безголосым, бесплотным, неспособным вмешаться. Обречённый наблюдатель. И это было невыносимо, потому что он знал: Алла ждёт именно его.

Женщина медленно поднялась, будто нащупывая внутри себя устойчивость. Села на кровати, коснулась лица, потом взглянула на телефон. Экран мигнул – он увидел своё имя. Несколько непрочитанных сообщений. Она не писала новых – просто смотрела, и в этом взгляде было столько боли, что даже сновидение дрогнуло. Затем поднялась, дошла до двери, не включая верхнего света, ненадолго замерла, опираясь на косяк, и так же тихо вернулась. Села на край кровати, не поднимая глаз, будто не позволяла отчаянию прорваться наружу.

Тень появилась без звука.

Свет ночника будто потускнел, пространство задохнулось. Он не слышал шагов – только увидел, как в дверном проёме возник силуэт. Не вошёл – именно возник. Густой, тёмный, как сгущение воздуха. Женщина замерла. Почувствовала – задолго до того, как обернулась.

Повернув голову, она не закричала. Только зрачки расширились. Медленно поднялась, попятилась, обхватив плечи руками, будто её пробрало до костей. Взгляд оставался прикован к фигуре, приближающейся к ней. В ней было нечто тревожно знакомое. Лицо оставалось расплывчатым – сон отказывался придавать чертам определённость.

Алла шевельнула губами, но слов не было. Голос не рождался. Сергей пытался закричать – мысленно, хотя бы внутри – но безуспешно. Всё было подчинено тишине.

Существо приближалось. Внутри – не ярость, а тяжёлое, животное давление. Он чувствовал, как сжимается воздух, как сновидение утрачивает форму, превращаясь в вязкую тяжесть. Женщина отступила к изголовью, рукой нащупала край тумбы, но не нашла в себе решимости схватить что-то. И в тот миг, когда ожидание достигло предела, когда ей следовало закричать, – наступила абсолютная тишина.