Когда тетечка из загса спросила, какую фамилию она возьмет, Николай ответил за нее:

- Васильева, - так был уверен, даже не взглянул в ее сторону.

А Рита вдруг воспротивилась.

- Я оставлю фамилию Троепольцева.

Надо было видеть, как сверкнули его глаза!

- Ты все равно ее поменяешь. Когда родишь детей.

- Вот когда рожу, тогда и посмотрим, - говорила она негромко, но твердо, правда в глаза ему смотреть не решилась.

Потом посидели в кафе с полчаса, не больше. Васильев был мрачен и быстро увез Риту домой. Всю дорогу до дома проделали молча. Ему стало обидно и досадно, что женщина не взяла его фамилию, а ей было страшно - таким злым она его еще не видела.

Да он и сам не помнил, чтобы его что-нибудь так бесило, как умудрялась она. Так, значит?! Остаемся верны покойному мужу?! А черта с два! Он еще поговорит с ней, вот домой придут, и поговорит!

С другой стороны, он не мог понять, откуда эта злость берется. Что за наваждение? У него аж руки чесались.

А Рита чувствовала себя как нашкодивший ребенок, которого поймали на месте преступления и теперь однозначно накажут, только отсрочивают наказание, чтобы помучилась. Своего нового мужа она побаивалась откровенно и необъяснимо. Николай хоть и не ассоциировался теперь у Маргариты с тем господином из сна, но тем не менее что-то властное и страшное в нем было.

В общем, первый вечер новой семьи начался не слишком весело.

Как только приехали домой, Рита метнулась на кухню, скрыть за обыденными делами свое смятение. Васильев пошел мыться. В душе, под теплыми струями, он немного расслабился и смог отдаться предвкушению, потому что желание в нем никуда не исчезало. Он хотел ее и когда злился, и в обычном состоянии. Даже, когда злился, наоборот - все обострялось до предела, наполняясь новым смыслом. Просто дело в том, что в последнее время он почти все время злился.

Однако сейчас, расслабившись, Николай смог подумать над тем, что ему казалось странным. Откуда вдруг взялась эта испепеляющая страсть? Как будто кто-то тумблер включил. И ведь моментами эта самая страсть сменяется полным равнодушием, но через короткое время снова накатывает. Откуда? Впрочем, долго размышлять у него не вышло, потому что как раз таки накатило. Да как еще накатило! Он чуть не задохнулся от внезапного приступа, иначе и не назовешь. Приступ желания. Припадок!

Как был, мокрый выскочил из-под душа, ворвался в кухню и потащил женщину на себя, а потом просто прижал к стене. Он был груб, как животное, и рыча брал что хотел и как хотел.

***

Видимо он действительно был груб и причинил ей боль, она заплакала. Николай потом неловко гладил ее по лицу, пытаясь успокоить, но она никак не успокаивалась, все вздрагивала и всхлипывала и тряслась в истерике. Тогда он не выдержал и дал ей пощечину. И еще. И еще. Чтобы наконец заткнулась и успокоилась.

Выбесила!

Она сползла на пол, глядя на него неверящими, полными ужаса глазами, и зарыдала пуще прежнего. Медленно вернулось сознание, нахлынуло отвращение к себе.

Николай бросил ее на полу в кухне и выбежал. Потом натянул на себя какую-то одежду и спешно ушел из дома, ему нужно было успокоиться.

Сидел в машине, пока не пришел в себя. Стыд навалился, раскаяние. Но говорить с ней сейчас, оправдываться, просить прощения он бы не смог. Завтра. Он это сделает завтра. И будет следить за собой, чтобы больше таких срывов не было.

***

Рита так и осталась сидеть на полу в кухне, погрузившись в себя и непроизвольно вздрагивая от глухих рыданий. Это во сне побои были страстной прелюдией к умопомрачительному сексу. В жизни это были просто побои, унизительные, болезненные, страшные по сути.