Его присутствие делает дачный домик еще более уютным. Я надеваю джинсы и старую растянутую кофту, которую еще мама носила, когда была мной беременна. Руслан дрожит в полумокрой рубашке.

- Ой, тебе же не во что переодеться. – спохватываюсь я. - Сейчас.

Бросаюсь в соседнюю комнату, как Руслан за сиренью в тот вечер. Раньше это была родительская спальня. Не входила сюда с тех пор, как его не стало. Из раскрытого шкафа выдергиваю свитер, напоминающий тот, что носил Данила Багров, и несусь обратно.

Руслан уже поставил чайник и греет руки над пламенем газовой плитки.

- Вот, надень!

- Спасибо, Дотнара, но вряд ли свитер согреет лучше тебя, - ухмыляется парень.

Я улыбаюсь. Я проглотила все обиды. Я совершенно не хочу на него злиться. Пусть зовет, как хочет!

Стягивает рубашку и надевает свитер. Он идет Руслану больше, чем рубашка за двести баксов.

- Прости, но на летней кухне нет света, так что караси отменяются, - смеюсь я.

Достаю из рюкзака то, чем закупилась в городе: доширак, упаковку баранок и банку тушенки.

- Да тут целый пир! – восклицает Руслан, потирая руки.

- Не такой, как мама закатила!

- Зато можно не манерничать, - замечает он.

Я наслаждаюсь каждой минутой этого вечера, согретого теплом его улыбки. Мы едим тушенку одной ложкой прямо из банки. Он такой настоящий, совсем другой Руслан. Или я не разглядела в нем этого раньше из-за детских обид?

- Дотнара, я тоже хотел извиниться, - говорит он, протягивая мне половинку баранки.

- За что?

- Я вел себя по-дурацки в кофейне. Я даже не знаю, что на меня нашло.

- Я тоже вела себя по-дурацки. Давай я перерисую тебя и забудем все?

- Серьезно?

- Да!

Я достаю из сумки пленэрный набор: планшет для акварели, огрызок простого карандаша и коробочку акварели со складной кистью внутри. Наливаю в кружку воды и ставлю рядом белую тарелку с трещиной посередине.

Подхожу к Руслану. Кладу пальцы ему на подбородок и задаю нужный ракурс.

- Дотнара, - говорит он тихо-тихо, почти одними губами.

- Что? – выдыхаю я.

- Ничего, просто мне нравится твое имя. Очень. Потому, наверное, и вел себя так тупо.

Я краснею и возвращаюсь на свой стул. Пристраиваю на коленях планшет и делаю набросок. Получается криво, потому что руки ходят ходуном. Он - моя самая красивая модель. Об этом говорит каждая линия, каждое цветовое пятно. Когда страшно признаться в чем-то даже себе, признание стерпит бумага. Я сейчас говорю с бумагой. Я шепчу ей о его совершенстве. Он, определенно, слишком хорош для меня.

4. Глава 4. Нара. Краплак розовый

Девятый: Ты в порядке?

Нара: Да: веселый смайлик

Девятый: Давно мы с тобой не общались: грустный смайлик

Нара: Прости, много «хвостов»: плачущий смайлик

Девятый: Точно все хорошо? Волнуюсь за тебя.

Нара: Чтобы ты сделал, если б тебе кто-то нравился, но любить его было бы нельзя???

Девятый: Смотря, почему нельзя…

Нара: Просто нельзя и все.

Девятый: Ты влюблена, да?

Нара: Наверное. Похоже на то.

Девятый: И не в меня?

Нара: смеющийся смайлик: Прости, Девяточка, но я ничего о тебе не знаю.

Девятый: Прям ничего?: смеющийся смайлик

Нара: Только то, что у тебя крутой музыкальный вкус, и ты меня понимаешь.

Девятый: Так кто он?

Нара: Один парень, который приходит на работу. Приходил…

Девятый: Так вы больше не общаетесь?

Нара: Общаемся. Но у него….Не важно…просто он не мое. Прости, пора бежать…

- Данилевская, ты уснула, что ли? – визжит преподавательница мне чуть ли не в ухо.

Она ходит между мольбертами и смотрит, как мы справляемся с заданием. Ничего особенного. Обычная срисовка композиции. На этот раз тройка яблок, драпировка, кувшин. Я смотрю на свой лист. Мужские губы. Его губы. Хватаю клячку и поспешно промакиваю графит, пока не остается лишь намек на форму. Торопливо скетчу кувшин и все поглядываю на тюбик с сажей газовой. Говорят, что черного не существует. А потом он врывается в твою жизнь. Его так много в его волосах, и глазах, и даже голосе.