Я сжала кулаки, мечтая однажды вонзить нож, которым скоблила картофель, ей в правый глаз. Вот была бы картина! Эта женщина, наживающаяся на детском труде, устроившая в деревне сеть по продаже одаренных девочек, еще смеет что-то говорить о деньгах! Да мы сами вырастили то, что съели! Еще и их с мужем прокормили, запасы закатали, мясо засолили!

– Знаю, ты хоть и тихая, но характером зубастая, Амка! Только дар твой больно сильный, если бы не это, давно бы избавилась…

– Не дури, Марта, – вдруг подал голос папка, лежащий на софе рядом. – Зачем девку пугаешь? Хочешь, чтоб сбежала от нас?

Он почесал пузо, что-то прокряхтел и сел. А потом я почувствовало это. Взгляд. Липкий, противный, многообещающий. Обычно этот мужчина представлял собой не более чем предмет мебели, мы с девочками воспринимали его именно так. Но сегодня все вдруг резко изменилось. Темный взгляд прошелся по моему серому простенькому платью, задержавшись на выпуклостях в районе груди, от чего я рефлекторно сгорбилась, стремясь ее спрятать.

– Чего ты зенки выкатил? – тут же спохватилась его жена. – Нам ее сватать еще, не засматривайся! Амка – самая дорогая из всех девок.

– Да знаю! – зло отозвался мужик, – но посмотреть же никто не запрещает… Ладненькая больно, пусть и худая. А волосы то-огонь, так бы и…

– Но-но! – оборвала его супружница.

– На нее погляжу, а потом тебя на сеновал! Везде польза, – нашелся Марк, потирая руки.

С того дня моя и без того безрадостная жизнь, приобрела новые печальные оттенки. Конечно, мачехе не нравилось, как на меня пялится ее муж. В те дни, когда он особенно прилипчиво ходил за мной, я подвергалась наиболее суровым наказаниям. Часто без причины. Парадоксально желающая сохранить мой товарный вид, мать, тем не менее, снова начала прибегать к физическим наказаниям.

– Никто не желает покупать тебя по нужной цене! – ворчала она, замахиваясь мухобойкой, состоящей из кожаного кругляшка, прилаженного к палке из твердого дерева. Мне, конечно же, доставалась не та сторона, что и мухам. Меня полагалось колотить тем концом, где черенок огибал металлический набалдашник.

Все чаще удары стали приходиться на грудь или живот. Там, если надеть платье, следов почти не видно.

Все острее я начала понимать поступок Розочки, четыре года назад казавшийся мне блажью влюбленной девушки.

Прошел год, и Марк осмелел. Он постепенно стал стоять ближе и смотреть противнее. Апогей наступил, когда мы со Златкой высаживали рассаду, наклонившись над грядками. Старый мужик решил, что больше не будет сдерживаться, подошел ко мне и беззастенчиво потерся о бедра своим мерзким стоячим стручком. Златка испугалась и замерла. А я…

Повернулась. Наверное, где-то внутри жест Марка стал последней каплей того, чего я не смогла переварить. Рано или поздно любому терпению приходит конец, и живя здесь, я была уверена, что насилия не будет, ведь Марта хотела продать мой Дар. Однако даже в этой безопасности мне было отказано!

Я дала ему пощечину. Звонкую, удалую. Ладонью, покрытой мозолями от бесконечного труда, рукой, с хорошо развитой мускулатурой. Наверное, плохо рассчитала силу. Но я никогда никого не била.

Марк пошатнулся, оскалился похуже разъяренного зверя, и собирался было кинуться на меня. Я знала, он решил взять меня силой, но мачеха со своим чутьем, случайно оказалась рядом. Она встала между нами и начала ругать мужа.

– Совсем ошалел?! Меня тебе мало, лезешь к девочкам! Я стараюсь, придумываю как ее пристроить подороже, а ты, плешивый, решил превратить весь мой план в вонючую коровью лепешку?!