Как будто родилась в пятницу тринадцатого, когда Луна была в жопе Козерога.

Какого хрена лысого я ей помогаю? Надо было при всех сказать, что ничего мы не помирились. Что никакой я не жених, а она просто хочет пойти папочке наперекор и всех обдурить.

Вместо этого позволил втянуть меня в игру, в которой заведомо нет победителей.

Что я получу взамен? Хоть какой-то приз или компенсацию? Иначе к чему эти муки?

– Арс, прости…

А вот это уже интересно. Замираю на месте, переставая шагать вперед. Глюканы или мне послышалось? Сама Вероника Исаева снизошла и назвала меня по имени? И попросила прощения.

– За что ты извиняешься? – со вздохом убираю руки в карманы и жду, пока до нее дойдет вопрос, а она сама переместится ко мне.

В темноте плохо вижу ее фигурку. Но чувствую ее нутром. Она как заноза в меня впилась. И хочешь вытащить, да никак. Зараза высокомерная. Натягиваю на себя привычную каменную маску хладнокровия и невозмутимости, глубоко пряча то, что бередит душу. Она не должна видеть, как меня волнует, иначе тут же потянет за новую ниточку, как всегда умела. А я больше не позволю стерве крутить мною.

– Я должна стать более покладистой, – говорит медленно, чуть ли не по слогам проговаривает.

– Ты это мне говоришь или себя убеждаешь? – подначиваю.

– Ты прав. Ради сохранения нашей легенды я не должна постоянно возвращаться к прошлому.

– Верно. Предлагаю на время забыть про него и провести время с пользой, – предлагаю без единой доли иронии.

– Это как? – наклоняет голову и смотрит с любопытством, во взгляде сверкают искорки азарта. Она всегда мгновенно вспыхивает. Как спичка.

Даже в темноте вижу, как ее лучистые глаза загораются, словно я ей игрушку какую занятную дал.

– В деревне не так плохо, как тебе кажется. Считай это экстремальным отдыхом. Без телефонов, без всех атрибутов городской жизни и прочей цивилизованной хрени, – рассуждаю, пытаясь донести до нее свою точку зрения.

– Звучишь как туроператор, – Исаева с коротким смешком складывает руки на груди и начинает водить ногой по траве. Туда-сюда.

Мой взгляд неотрывно следит за ней. Просто залипаю. Край короткого подола немного задирается, обнажая стройное бедро. Я помню, какая гладкая у нее кожа, настоящий атлас, скользить по ней пальцами чистый кайф. Тактильная нирвана. Черт, теперь мне придется вдвое больше стараться, чтобы сохранять при ней невозмутимость. Тело уже отзывается, трудно держать себя в рамках.

Исаева не должна догадаться, что я ее хочу. Перманентно. Не должна расколоть. Я буду как Штирлиц на допросе. Непоколебим как скала.

– А что мы будем делать? – спрашивает не без интереса.

– Я тебе покажу все свои любимые места, – заряжаюсь ее азартом. – Завтра пойдем… Хотя нет, не скажу.

– Ну, Баров! Я же умру от любопытства.

– Не умрешь, – ржу над ее разочарованной моськой и тем, как она по-детски канючит.

Порой она похожа на ребенка, порой – на роковую женщину. Эти перепады очаровывают и делают ее непохожей ни на одну другую.

Именно поэтому я ее…

Черт, лучше бы я ее ненавидел.

– Пойдем, покажу тебе кое-что, – протягиваю руку, и она почему-то вытягивает мизинец. – Ты что?

– Ну, мирись-мирись-мирись и больше не дерись? – улыбается открыто, будто передо мной всю душу распахивает.

Я бы, конечно, подобрал другой способ для примирения, но лучше не рисковать.

– Нет, – хватаю ее за руку и тяну в дом. – Тебе мой сюрприз покажется круче, чем дерганье мизинцев.

Заинтригованная, она идет за мной, не замечая, как прижимается всё крепче и сжимает пальцы сильнее. Этому способствуют темнота и узкая тропинка. Я и сам боюсь упасть, но каким-то чудом заходим в дом, ржем, как подростки, которые сбежали ночью из детского лагеря. Я точно впадаю с ней в детство, улыбка сама по себе вырисовывается на лице.