Сделала еще два шага вперед, с удовольствием впечатывая размякший в руке кусок торта в низвергающий маты рот.
- В доме тютюни не матерятся! - Кристина тут же замолчала, оборачиваясь на меня. Судя по всему я немного промазала. Неудивительно, если "избушка" стоит к лесу передом, а ко мне задом. Я умудрилась густым кремом пройтись по всему ее лицу. Маслянистая бело-розовая глазурь попала и на глаза, и теперь девушка, отплевываясь, пыталась разлепить искусственные ресницы, которые, благодаря моей легкой руке, сейчас надежно прилипли к коже неровным частоколом.
Посмотрела на пыхтящего и стонущего явно не от удовольствия мужа. Его ответный взгляд обжег, думается, не меньше, чем то месиво, что сейчас большим пятном разлилось на моем новом постельном белье.
- Тварь! - Комплимент от мужа я восприняла с улыбкой. Он уже все равно не смог бы сделать мне больнее.
Развела руками, причмокнула губами, мол, ну уж какая есть...
Эти двое все еще стояли в сцепке, не предпринимая попытки разлепиться. Кристина пилькала глазами, муж, сгорбившись, видимо из-за натянутой покрасневшей кожи на спине, продолжал смотреть недобро.
- Рома, скажи, чтобы она ушла, - пропищала Кристина.
- Таки тютюня еще здесь, ты и сама можешь мне это сказать. - При каждом слове во мне зарождалось что-то дикое, неуправляемое. Это отразилось и на голосе. Таким уверенным, крепким, пугающим даже меня саму, он еще никогда не был. - Ну, скажи, товарищ тютюня, покиньте вашу спальню, а еще лучше уйдите вон из вашей же квартиры.
- Рома! - протянула она еще раз.
- Роммма, - повторила я, немного играя интонацией. - Ну что же ты, Рома, молчишь. Скажи мне: "Тютюня, ты не так все поняла. Я же тут всего-навсего провожу сеанс колоноскопии." .
Муж, наконец, пришел в движение. Высвободил свое весьма поникшее хозяйство из упругих кольцевидных объятий Кристины. Да, теперь я понимаю, почему в обиход вошло слово - чпокаться. Именно такой звук, как "чпок" сопровождал извлечение орудия труда из упругого девичьего тела.
Мне даже удалось секунду простоять спокойно, прежде чем заржать в голос. Да, это уже больше смахивало на истерику, но все равно становилось легче. Только бы не разреветься. А ржать можно сколько угодно, раз душа просит...
Рома тем временем накрыл одеялом вздернутый к небу "стан" от слова "станок" Кристины. Слез с кровати. Потянул за край "резины", снимая и отшвыривая использованный латекс здесь же на пол у кровати. Взял меня за локоть и толкнул в дверной проем...
***
Он закрыл за нами дверь, давая возможность своей неожиданно оскромневшей любовнице одеться без свидетелей.
- Отпусти меня! – В моём голосе не осталось и следа от смеха, который я не смогла сдержать в спальне. Сейчас меня душило лишь горькое послевкусие обиды. Я старалась вырвать свою руку из цепких пальцев, даже уже не сомневаясь, что на месте холенных длинных конечностей останутся синяки. – Отпусти!
И он отпустил, да так, что я больно ударилась о стену.
Медленно повернулась к нему, даже не стараясь скрыть на лице выражения брезгливости, сейчас отчетливо осознавая тот факт, что еще сжимаю оцепеневшими пальцами кружку, которая выстояла даже тогда, когда встретилась со стеной. Этим я и воспользовалась, отправляя натерпевшуюся за сегодня посудину прямо в голову мужа. Увернулся. Кружка со звоном встретилась с противоположной стеной и пала смертью храбрых, разбившись на белые черепки.
За дверью, ведущую в спальню, раздался женский визг. Потом там что-то упало, и я от всей души пожелала, чтобы это была Кристина. Судя по поднятому шуму, невнятному шебуршанию, негромким матам, так вполне могло случиться…