- А о чём она, Егор Дмитриевич? – спросила я, видя по выражению лица воспитателя, что она-то о ней точно в курсе.

- Неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего родителем или иным лицом, на которого возложены эти обязанности, равно как и педагогическим работником. Скажите…

- Лидия Григорьевна, - подсказала я.

- Скажите, Лидия Григорьевна, где вы находились на момент нанесения телесных повреждений этому... Гражданину?

- Я одна, а их… - воспитательница замолчала, наткнувшись на совершенно равнодушный глаз следователя. Эх, Лидия Григорьевна, не в том человеке решили сочувствия искать. На то, что вы одна, а детей тридцать и ещё семеро по лавкам, ему, мягко говоря, наплевать…

Я отвлеклась от этой явно проигранной воспитателем дуэли и вновь посмотрела на сына. Он опустил глаза ниц; на щеках, с которых ещё не сошла обезоруживающая детская пухловатость, горели алые пятна; нижняя губа тряслась от накативших эмоций; под глазом уже окончательно зацвёл фингал…

- Богдан… - призвала сына посмотреть на меня. Он поднял глаза. Я в очередной раз поразилась, как по-взрослому мой шестилетний сын может смотреть на эту жизнь, ровно как сейчас на меня.

- Пойдём домой, мама, - сказал он, снова утерев нос рукавом курточки.

Нет, он не мог быть инициатором драки. Мой сын не стал бы задираться, а вот сдачи дать – вполне. Хоть он и рос без отца, но таким элементарным вещам, как бей в ответ со всей силы, я его научила.

- Лидия Григорьевна, мы потом обсудим с вами данную… ситуацию. Так же я позвоню родителям Ярослава… - похлопала себя по балахону, ясное дело, не обнаружив в нём телефона. – Завтра.

- Пошли, мам, - Богдан взял меня за руку и потянул за собой, проводя мимо серьёзного Егора Дмитриевича. – До свидания, Лидия Григорьевна.

И кто тут задира? Да он у меня дипломат с самого рождения!

- До свидания, Богдан. У нас на завтрак твоя любимая манная каша, не опаздывай, мой хороший.

Слова Лидии Григорьевны скребанули мою нервную систему не хуже, чем пенопластом о стекло. Видит Бог, я много чего хотела сейчас ей сказать, но не стала. Не при сыне. Хотя, внутри меня всё клокотало, просясь вырваться наружу смерчем матов. Я прощала окружающим меня людям многое, даже предательство, но за своего сына готова была разорвать любого на мелкие кусочки…

Мы с Богданом вышли из группы, а Егор всё ещё стоял там. Пришлось мне взять его за руку, так как следователь, видимо, решил проколупать своим глазом дыру во лбу у побледневшей воспитательницы. Странно, что он так проникся данной ситуацией. Вероятно, у него самого есть дети детсадовского возраста, вот и дала трещину ледяная глыба безразличия. Или же он просто нашёл очередные напуганные уши, в которые решил слить все знания уголовного кодекса российской федерации…

Впереди замелькала табличка – выход. Богдан нажал на кнопку, размагничивая замок. Мы вышли из сада. Сын отпустил мою руку, а я руку Егора - весь путь по лестнице и коридору мы проделали в сцепке. Горячие ладони согревали меня с обеих сторон, и мне почему-то невероятно сложно было отпустить их…

Богдан пошёл впереди, сгорбившись и шаркая сапожками, как замученный жизнью старичок. Моё материнское сердце дало трещину. Опять на глаза навернулись слёзы…

Твою мать, надо взять себя в руки! Я должна быть сильной! Примером выдержки и дипломатии… Навалять бы этим сукам…

Богдан совершенно равнодушно воспринял информацию, что вот этот вот дядя с подбитым глазом довезёт нас до дома. Позволил усадить себя в салон внедорожника всё тем же дядей, и пристегнуть ремнём.