– И мороженое, – улыбнулась я на его предложение. – И мяса. Много. Мне почему-то так есть чудовищно хочется. Слона сожрать готова.

– С ума сойти можно, – проворчал Стёпка. – Рассказал бы кто – не поверил. Ладно, идём покупать слона.

К прерванному разговору мы вернулись только во время позднего обеда, плавно перетёкшего в ранний ужин, уже в Стёпкином пентхаузе, точнее, на его террасе, устроившись в удобных креслах возле круглого гриля, под крышкой которого ароматно шипело мясо с овощами.

Я заговорила сама, без подсказки со стороны брата. Говорила коротко и по существу, не подбирая слова и не щадя свою гордость. Прекрасно понимая: да, я заслужила недовольство брата. Ведь расскажи я ему или отцу – да хотя бы Бусе! – о своих кошмарах раньше, ничего бы не было. Ни петли на ауре, ни Бьёри, ни взрыва в кабинете Чапая… Я говорила, а Стёпка спокойно слушал. Слишком спокойно, я бы сказала. Не злился на меня за то, что не рассказала раньше, не перебивал, не ругался, даже понимающе кивнул, прервав мои сбивчивые объяснения.

– Не надо, малыш, – пододвинул ко мне тарелочку с сырной нарезкой. –  Не вини себя. В том, что с тобой случилось, виноваты исключительно мы с отцом. Слишком многого мы от тебя требовали, зачастую забывая, что ты не курсант кадетского корпуса, а маленькая девочка.

У меня защипало в носу, и одновременно с этим задрожали губы и зачесались глаза.

– Я просто всегда была слишком упрямой и слишком гордой, чтобы признаться кому бы то ни было в своих слабостях.

– Тебе было четыре года, Машунь. А мы тебя бросили у чужого человека. Подумай сама. Кому и в чём ты должна была признаваться?

– Буся мне не чужая.

Стёпка усмехнулся:

– Малыш, теперь она и мне не чужая. А тогда? Нет, правда. Я бы даже удивился, если бы ты тогда рассказала бабушке о кошмарах. Из меня хреновый психолог, но думаю, ты просто боялась стать для неё неидеальной. Боялась остаться совсем одна. Понимаешь? Мы ушли. Кроме неё никого рядом нет. А отец слишком часто говорил о том, что дочери демонов ничего не боятся. Ни темноты, ни бабаек, живущих под кроватью, ни…

– …кошмаров, – закончила я за него.

– Ни кошмаров, – кивнул Стёпка и, перегнувшись через стоявший между нами стеклянный столик, погладил меня по щеке. – Машка, ты самая лучшая младшая сестра в мире. Я буду тебя любить, даже если у тебя вырастут рога и копыта. А ты переживаешь из-за каких-то кошмаров.

Я громко всхлипнула и прижалась лицом к его ладони.

– Стёп, прости меня, – выдавила, борясь со слезами. – Я такая свинья бессовестная. Злилась на тебя и…

– Да ладно, – он легко щёлкнул меня по носу и поднялся, чтобы заглянуть под крышку гриля и перевернуть чудовищно вкусно пахнущее мясо. – Во-первых, нынче не прощёное воскресенье. А во-вторых, забыли… И кстати, ты мне так и не сказала, как зовут того самоубийцу, который осмелился покататься за чужой счёт.

– А? – я сглотнула, оторвавшись от созерцания истекающего соком мяса, и посмотрела на брата.

– Говорю, как зовут того придурка, что умудрился порвать на тебе свой аркан? – улыбнулся уголком рта, а в глазах плещется чёрное море. Чёрное-чёрное, как самая страшная безлунная полночь. Ой, как всё-таки я разумно поступила, что не назвала Стёпке имя Диметриуша!

– Да какая теперь разница-то? – я поспешно отвела взгляд. – Это не связано с тем, из-за чего от меня… фонит. Дядя Вася сказал…

– Мария! – ох, как же я не люблю, когда Стёпка включает этот приказной тон. – Я не спрашиваю у тебя, что сказал дядя Вася. Я спрашиваю, как зовут придурка.

Я надулась, отказываясь отвечать. Как же. Вот так вот я ему всё и рассказала. Чтобы он завтра же загремел в тюрьму за избиение императорского наследничка? Нетушки. Уж с чем – с чем, а с Диметриушем Бьёри я сама разберусь, без посторонней помощи.