Наглая улыбочка окрашивает губы, искажая их в зверином оскале.

—Пошел к черту, братик!— шиплю, наконец-то вырываясь, но напоследок ладонь почти брата проезжается по бедру ниже, цепляя ягодицу. У меня получается развернуться и шлепнуть по руке.

От злости я готова взорваться. Закипаю. Мышцы начинают вибрировать. Перед глазами плавно стелется пелена.

—Можешь называть меня просто Вседержитель, — цокает он и проходит мимо меня, нарочно цепляя своей массивной фигурой.

Руки сжимаются в кулаки. Мне хочется размазать эту улыбочку по лицу чем-то тяжелым.

2. -Глава 2-

ГЛАВА 2

ИЛЬЯ

Илья идет впереди, властно вышагивая, всем видом показывая, что главный здесь определенно точно он.

А я иду сзади, мечтая исчезнуть. Я не хотела переезжать из нашей квартиры, и даже намекнула маме, что пожить там самой — это не трагедия. В конце концов, мне уже восемнадцать, я вполне в состоянии жить отдельно.

И, конечно же, я считаю, что не вписываюсь в новом доме, а вечно недовольное лицо у меня — это не то, что сделает мать счастливой.

Но нет же! Квартира, оказывается, была уже обещана подруге, оказавшейся в сложном положении. Я не стала выяснять отношения, в конце концов, это не моя собственность, чтобы ею распоряжаться.

Остается пойти на работу или попытаться выбить себе общежитие, что, кстати, не так просто, потому что я изначально заявку не подавала. Мать меня огорошила браком внезапно.

Мы останавливаемся возле одной из закрытых комнат, я в двух шагах от Ильи. Он распахивает дверь, подходит к проему и, уперевшись в него, переводит на меня ленивый взгляд.

—Это твоя комната, малышка-сестричка, — улыбается, оголив верхний ряд зубов. Чисто оскал.

Кивнув, захожу в комнату в надежде, что этот придурок наконец-то оставит меня одну, но стоит мне только взяться за ручку и потянуть на себя, как Муромцев ставит ногу в проем, а руку на мою ладонь укладывает.

Сразу жаром обдает. И отвращением.

—Что еще?— выходит как-то нервно, я вырываю ладонь из захвата и поворачиваюсь лицом к Илье, который продолжает нагло водить взглядом по моему телу.

Мне это не нравится, особенно не нравится то пренебрежение, с которым это внимание сопровождается. Будто бы я грязь под ногами, неудачно прицепившаяся к белому кроссовку.

—Да я вот думаю, за сколько ты бы продалась так же, как продалась твоя мать?—вопрос ударяет мне в солнечное сплетение. Втянув поглубже воздух в легкие, выплевываю ответ:

—Не цени людей по себе, животное, — пытаюсь схватиться за дверь и закрыть ее, но Муромцев не так прост, как кажется, ногу не убирает, чем адски бесит меня.

—Пупок развяжется со мной бодаться, мелкая,— хмыкает, опуская голову ко мне ближе. Я мгновенно назад отскакиваю.

—Ногу убрал и свалил отсюда.

Моя резкость сейчас обоснована. Он может сколько угодно поливать дерьмом меня, но трогать мою мать права не имеет. Я за маму ему устрою ту еще счастливую жизнь.

Гнев продирается наружу, и я не пытаюсь его сдержать. Уши заливает бетоном от давления. Какой же ты мерзкий, Илья. Отвратительный!

—Ты не поняла, детка, это мой дом, мои правила, а прямо напротив — моя комната, так что да, ты будешь терпеть и обтекать в моменты, когда я скажу, — дверь резко открывается, и я почти бьюсь пальцами о ручку. Почти, потому что с реакцией у меня не так плохо, как со сдержанностью.

Илья шагает в мою сторону, а я от него — назад

—А не пошел бы ты лесом?— дрожащими губами шепчу, отрицательно махнув головой.

—Хочешь со мной? Воу-воу! Не пытайся меня упросить тебя ублажить, «сестрица». У меня вкус шикарный. Я так низко никогда не смогу пасть, — он практически касается меня своей грудной клеткой.