Правда, несмотря на тот скучный и не особенно теплый вечер, в «Птичке» Саше понравилось: тесно расставленные столы, стены, оформленные так, что казалось, будто ты сидишь на поляне в лесу, а лампочки на столах – крохотные светляки, вокруг которых гуще и гуще сходится тьма, но от этого только еще уютней. Впрочем, в этот раз теснота и тьма нравилась Саше далеко не по причине уюта. Столы стоят тесно – значит, никто не подберется к ней незамеченным; в зале темно – значит, разглядеть ее тоже будет не так-то просто.

Сдав куртку в гардероб, Саша натянула на голову капюшон толстовки.

– Зачем тебе капюшон? – удивилась Арина, подкрашивая ресницы перед большим зеркалом.

– Просто, – ответила Саша.

– Странная ты, мать, в последние дни.

Саше захотелось повернуться и резко, в лицо, выдать Арине все, что обрушилось на нее в последние дни. Все, что случилось после долбаной регистрации в долбаном «Переиграй». Саша уже открыла рот… и подумала вдруг, что, если именно этого он и ждет. Что, если он прячется где-то рядом и ждет, когда она выдаст себя. Что, если он караулит ее у крыльца клуба, готовясь схватить, как только закончится концерт… А может, он ждет начала, первых аккордов, ждет, когда весь зал погрузится в музыку и почти абсолютный мрак, едва разреженный лампами-светлячками, – и подкрадется, и схватит, и зажмет ладонью рот, и…

Это добавляет эстетики.

Саша сглотнула. Взяла Арину под руку и потянула в зал – прочь из холодного людного холла, где толклись непонятно какие местные барды, бородатые мужики и то ли нищие, то ли культурные отщепенцы.

Первой, как и на всех квартирниках и концертах, сыграли «Свет». Саша закрыла глаза, пытаясь раствориться в мелодии, но потом подумала, что жмуриться под эту песню – последнее дело. Ей всегда казалось, что «Свет» – история о донкихотах, о хрупкости бытия и о том, что именно те, кто не боится и не стыдится толпы, меняют в этом мире хоть что-то.

Арина сидела рядом, вглядываясь в солистку. Наверняка оценивала платье, а не вокал, мелодию или слова; может быть, подмечала, какие на сцене освещение и декор, – делала мысленные заметки для своих маленьких квартирников. Может, вообще думала о чем-то постороннем. Саша ощутила, как ее захлестывает громадная волна благодарности за то, что Арина сейчас с ней. Вытащила на концерт. Сидит рядом, хоть и вовсе не фанатка «Моей нервной». И наверное, даже не назвала бы сумасшедшей, если бы Саша рассказала ей обо всем. Впрочем, о чем таком – «обо всем»? Чем больше времени проходило с утреннего сообщения, тем быстрей после острых приступов разжимал липкие пальцы страх. Накатывал – и уходил.

Саша огляделась; да, это дерьмо, конечно. Но… ну разве тут, в «Птичке», может случиться что-то плохое? Под такие-то песни, на «Моей нервной»? Да нет, конечно. Нельзя давать страху волю и силу. Нельзя давать ему подпитываться собой.

«Я же удалила группу и страницу. Я закрыла все остальные страницы. Ему меня не достать».

Саша глубоко вдохнула и очень медленно выдохнула, представляя, что выпускает страх.