Все просто. 

И одновременно сложно.

Потому что спазм в животе не проходил, усиливался день ото дня, отзываясь нервной дрожью в каждой клеточке.

— Иди уж, экстремалка. С тебя хватит, — я махнул рукой в сторону двери из парной, — а то перегреешься, и придется мне всю ночь с тобой возиться.

Мне кажется, или фраза прозвучала как-то пошло? Глаза Юлькины хитро сверкнули, но спорить егоза не стала, а послушно побрела в помывочную.

Оставшись в гордом одиночестве, я тяжело опустился на гладкую скамью и призадумался, лениво похлопывая себя веником по колену и вспоминая темный березовый лист на светлой коже.

Ведь можно было протянуть руку и убрать. Или не убирать, а просто прикоснуться, и тогда бы… Черт, давно ли я превратился в робкого девственника, никак не решающегося сделать первый шаг? Почему именно с ней стоп-кран работает на полную?

Боюсь обидеть? Или, наоборот, увязнуть так, что уже не выкарабкаешься? Почему-то казалось, что если все-таки протянуть руку, то обратно дороги не будет. Не для нас. И я не уверен, что нам это нужно 

Трындец, вот это я заморочился. Философ хренов. 

Лучше попарюсь.

Когда я выбрался из парной, Юлька уже ушла. Странное сожаление сжало сердце как когтями, но я отогнал его и потянулся за мочалкой, надеясь смыть с себя не только пыль и пот, но и бестолковые мысли.

— Чайку? — ласково спросила Юля, едва я переступил порог дома.

На столе стоял чайник, сухое печенье в вазочке, которую она неизвестно где откопала, две кружки.

— С удовольствием.

Моя невыносимая гостья растеклась в счастливой улыбке и принялась разливать по чашкам вонючий чай. Я его терпеть не мог, но другого не было — Гриша в последний свой приезд забыл привести что-нибудь стоящее, поэтому приходилось лакать этот настой ссаного веника. Правда из ее рук я был готов принять что угодно: хоть отраву, хоть навоз.

При мыслях о чае и забывчивом Грише я пригорюнился. Когда он снова появится? Через три дня? Или пять? И что тогда? Заберет у меня Юльку, и я больше никогда не увижу этих шальных глаз, потому что отпущу и не стану искать? 

Наверное, действительно не стану.

Всего три дня.

Черт. Джентльменом становилось быть все труднее.

***

Все равно ты никуда не денешься, свирепый бородач!

Если бы не жарища эта адская, я бы продолжила свою диверсионную работу. Продолжила бы доводить бедного лесника, который с чего-то решил быть правильным и сдержанным. На самом деле это не так! Я же видела, КАК он смотрел! У меня от этого взгляда внутри все плавилось, а с наружи полыхало. Мало того, что видела, еще и чувствовала: каждый взгляд, как прикосновение. 

Мне не хотелось с ним флиртовать, не хотелось хлопать глазками и хихикать, как малолетняя дурочка над несмешными шутками. Мне не хотелось ничего искусственного. Почему-то именно здесь, в лесу остро накрыло желание быть самой собой, без игр, без притворства, без того, чем обычно прикрываются люди, общаясь друг с другом. 

Просто я, просто мои чувства, мои желания.

Здесь все по-настоящему.

К сожалению, все-таки пришлось выйти из бани. Дровосек меня так веником отходил, что вся кожа горела, а жар пробрал до самых костей. Наверное, еще пять минут, и я бы повалилась на пол, как варёная рыба. Но все равно было здорово. Меня переполнял какой-то детский восторг и азарт. Голосила от души, смеялась и радовалась, как ребенок, дорвавшийся до каруселей. Так здорово, когда не надо притворяться, не надо строить из себя царицу Египетскую, а можно просто быть Юлькой.

К тому же после бани действительно полегчало. Муравьиная отрава не выдержала атаки веником и сдалась, наконец, мою бедную искусанную попу перестало щипать и колоть,