Как же он не понимает на что подписывается? Разве недостаточно Косте было его, Глеба, примера? Он столько лет внушал домочадцам, что они испортили ему детство, объяснял, что и как они сделали неправильно, а Костя наступает на те же грабли по собственной воле.

Он злился еще и от того, что считал несправедливым Сонино появление в своей жизни. Не понимая, как ей удалось в столь короткое время разрушить идеальное равновесие их братских отношений, он нашел единственный выход – обвинить во всем несчастную Соню.

Еще одной причиной его злости было неконтролируемое желание этой самой виноватой во всех смертных грехах девочки и полное его непонимание. Глеб действительно думал и не мог придумать ни единой причины по которой полез к ней, зачем целовал, зачем касался, и как случилось, что все это приносило ему удовольствие. Ведь сейчас у него есть Даша – совершенно безотказная, безумно красивая, искушенная и главное полностью дееспособная. А если вдруг надоест, то всегда есть кто-то еще, кого можно без труда найти в любом баре, ресторане, да хоть на улице подцепить мимо проходящую, и каждая из них будет более сговорчива, чем беспомощная калека.

-Черт! – Глеб остановился возле зеркального шкафа и оценил успевшую посинеть скулу, в которую пришелся самый первый удар младшего брата. Дальше Костя бил ниже, но все же успел оставить синяк на видном месте.

Глеб полыхал и чувствовал острую необходимость потушить этот пожар. Он позвонил Даше, впервые за время их общения предложи встретиться ночью, планируя остаться с ней до утра. И все это только потому, что не мог находиться даже в одном доме с Соней. Он принял ледяной душ, гася упорно тлеющие угли злости и ярости, переоделся и уже собирался уходить, когда в комнату вошел его младший брат.

В немом вопросе Глеб смотрел на незваного гостя. На щеке его брата, почти под глазом зрело доказательство их драки, хотя Глеб был уверен, что это не единственная метка. Костя молчал, концентрируя напряжение в комнате, и Глеб поддавался этому настроению. Он напрягся всем телом, ожидая в любую секунду получить новый удар по уже схлопотавшей физиономии.

-Не подходи к ней! – твердо сказал Костя, прерывая тяжелое молчание, - даже не смотри в ее сторону.

-Ты ничего не перепутал? – ощетинился Глеб.

-Я не понимаю, чего ты хочешь от нее и, что важнее, ты сам не понимаешь. И пока не поймешь не подходи к ней.

-А что же ты? Останешься рядом и будешь охранять, как верный пес от злого брата?

-Это не твое дело, но, если потребуется – буду, - твердо ответил Костя, проявляя удивительную настойчивость и силу характера, которые Глеб прежде от него не улавливал.

-Да не нужно мне твое сокровище. Хочешь ползать перед ней – ползай, это твое дело, - вкладывая в свой ответ все безразличие, на которое только был способен, ответил Глеб.

-Вот и хорошо, что мы друг друга поняли. Тебе нужно взрослеть. Тридцатилетний мужик, а ведешь себя, как трудный подросток.

-Ты будешь читать мне нотации?

-А ведь мне казалось, что ты серьезный и понимающий свои желания, взрослый мужчина. Вон бизнес ведешь, выглядишь статно. А оказывается, что ты все еще обиженный на родителей мальчишка. У тебя крыша на своей психологической травме съехала! Только если это действительно так, то либо обратись к психиатру, либо вымещай свою необузданную энергию на родителях, коих считаешь виноватыми. Но не на Соне.

-Ты все сказал? – нетерпеливо спросил Глеб. Костя медленно кивнул, - тогда я ухожу.

Но в этот вечер он так и не обрел успокоения, хотя он признавал, что Даша сделала многое, чтобы его расслабить. Она долго сокрушалась о синяке, приторно мило жалела его, вешалась на шею и водила тонкими и нежными пальчиками по болезненному месту, размазывая вонючую мазь от синяков.