– А как вы с Санди познакомились? – решила не терять инициативу Евгения.

– Он был учителем у нас в школе.

– Получается, намного старше тебя?

– На десять лет.

Женя невольно скептически качнула головой. Нет, сама по себе разница в десять лет ещё как-то укладывалась в рамки разумного, но это если забыть насколько Этель юна, и насколько в принципе неэтична связь между ученицей и учителем.

Блондинке Женин скепсис явно пришёлся не по вкусу. Она фыркнула:

– Полагаешь, когда жених старше тебя на тридцать лет, это лучше?

Евгения посмотрела вопросительно, чувствуя, что у фразы будет продолжение, и не ошиблась.

– Когда мне исполнилось семнадцать (это у нас возраст совершеннолетия), отец сосватал мне одного престарелого состоятельного господина, – последнее слово было произнесено с презрением. – Видела бы ты его.

У Жени шевельнулось сочувствие. Она догадалась, что дальше скажет Этель – неравный брак должен был залатать дырку в семейном бюджете. Так и оказалась.

– Отец в последние годы сильно разорился, – подтверждая мысли Евгении, продолжила блондинка. – Мы едва сводили концы с концами. А Медрик, мой жених, обещал помочь поправить дела. Брачный контракт состряпали за пару дней. Моего согласия никто не спрашивал.

– И мама?

– Умерла двенадцать лет назад, – голос Этель даже не дрогнул. Видимо, давно смирилась с утратой. Была совсем ребёнком, когда это произошло, и, скорее всего, почти не помнит мать.

Женя по-новому взглянула на хрупкую белокожую спутницу. Наполовину сирота, из бедной разорившейся семьи. Отец собирался использовать её, как товар. До чего омерзительно. Не удивительно, что у Этель такой неоднозначный характер. Всякого натерпелась.

Евгения больше не задавала вопросов. Не хотела бередить раны блондинки. Решила дать ей время стряхнуть грустные воспоминания. Воцарилась тишина. Ну, это если не считать противного чавканья жидкости в кроссовках. У Этель такой проблемы не наблюдалось. На её худеньких ножках были хоть и грубые, но довольно высокие сапоги, не в пример Жениным лёгким летним почти кедам. Но она старалась не обращать на чавканье внимания. И как только у неё это получилось, стали слышны разнообразные звуки леса. Они были и похожи, и не похожи на земные. Где-то невдалеке журчал ручей – нежно, завораживающе, знакомо. А вот жужжание и стрёкот насекомых были неприятными и навязчивыми, хотя тоже узнаваемыми. Но присутствовал ещё один звук. Чужой, не свойственный лесу. Он был едва различим, смешан с общей какофонией, но всё равно вызывал непонятное чувство тревоги. Не сам по себе. Жутко становилось от ощущения, что такого звука здесь быть не должно.

Женя озиралась по сторонам, пытаясь найти источник звука. И вдруг глаза выхватили нечто белое, лежащее на небольшом пригорке, устланном зелёным ковром невысоких лесных трав. Она сделала несколько шагов в направлении находки. Звук стал громче и отчётливей. И теперь Женя узнала его – плач ребёнка. Она помчалась в сторону пригорка, что было сил. Невозможно было поверить глазам: на траве, завёрнутый в белое одеяльце, лежал малыш. Совсем крохотный. Видимо, новорожденный. Его маленькое личико было сморщено. Он отчаянно кричал.

18. Глава 17. Игра с судьбой

Глава 17. Игра с судьбой

Макс глянул на часы – уже 10 утра. Он всю ночь тщательно изучал потайной минус первый этаж особняка, но так и не нашёл ни Жени, ни Карины. Даже следов их пребывания не заметил, если не считать странного силуэта, который померещился в стекле одного из стеллажей. Но силуэт пришлось списать на игру воображения, вызванную нервным перенапряжением. Потому как больше никаких намёков на то, что кто-то посещал минус первый этаж в последние несколько часов или даже дней, не обнаружилось.