– Да, пожалуйста, – кивнула я. – А сок или компот есть?

– Компот из сухофруктов, – услышав меня, ответила Анжела.

– Налей, пожалуйста, Мии, – попросила я и Анжела тут же потянулась за кувшином и налила в стакан компот.

Я взяла бокал с вином, Мия стакан с компотом, и мы выпили. Чокаться на поминках не положено, да и не стала бы я это делать с ребёнком.

Я предложила Мие салат, она кивнула, я положила ей и себе, и девчушка вполне с аппетитом ела, повторяя за мной. Просто ей нужна забота, как любому другому ребёнку, а учитывая, что эта кроха пережила в своём совсем ещё маленьком возрасте... забота нужна вдвойне, умноженная на ласку и любовь.

И что-то подсказывало мне, что никто из сидящих за столом, не был готов это ей дать. Может, конечно, няньки там всякие, я и не сомневалась, что они были и есть. Но это же совсем другое. Особенно при наличии такого количества родни.

Я практически все время смотрела на Мию, взглядом по поминающим не водила, но в какой-то момент почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Меня даже передернуло от такого и я повернула голову.

Мужчина, лет шестидесяти, с карими, почти чёрными глазами и с довольно старым и изогнутым шрамом на правой щеке внимательно на меня смотрел, а, поймав мой взгляд, вдруг подмигнул. А я нахмурилась. Мужчина, а точнее этот его шрам, показался мне знакомым.

Звуки и голоса за столом начали становиться громче, люди общались между собой, продолжая есть и пить. А затем, тот самый мужчина со шрамом поднялся с места – голоса тут же напряженно стихли.

Он произнес речь. Стандартную для подобного случая, что жаль, что Дмитрий так рано ушёл, что он был умным, сильным и справедливым человеком, в конце пожелал ему земли пухом и махнул рюмку, судя по всему с водкой. А после этой речи, инициативу подхватили и другие гости. По очереди вставали и произносили хорошие и тёплые слова про усопшего. Так положено... только вот не все говорили искренне – это было видно по выражениям их лиц.

Не то что я была физиогномистом, но иногда читать людей по лицу умела. Научилась, за столько лет работы в медицине. Скрытый страх и скрытую радость распознать могла точно.

И если мужчина со шрамом искренне скорбил, то тот мужчина, что сидел по правую руку от него, сверкая крупным перстнем с красным камнем, скорбил далеко не искренне, едва давил в себе улыбку. И я волей неволей, периодически на него смотрела.

Леонид и Анжела тоже высказались. Я же не стала, мне сказать было нечего, кроме того, что я сожалею. Но подобного озвучено уже было прилично.

Кто-то, предложив покурить, поднялся с места, примерно одна четвёртая сидящих встали со своих мест, но из гостиной вышли далеко не все. Те, кто остались в помещении, разбились на группки и продолжили общаться.

Мия попросила достать ей колбасу, я потянулась рукой к блюду с мясному ассорти, а положив малышке колбасу, обнаружила, что на месте покинувшей помещение Анжелы сидел тот самый мужчина со шрамом.

– Здравствуй, Светлана, – произнес он.

– Здравствуйте, – кивнула я, нахмурившись.

– Ты меня не узнаешь? – фыркнул он.

– Лицо ваше мне знакомо, но...

– Понимаю, – он почесал пальцами свой шрам, – столько людей через твои руки проходят, – мужчина усмехнулся, но не зло. – Я Владимир Шипников. Ты резала меня года два назад, – при слове "резала" Мия испуганно дернулась. А я, прижав к себе ребёнка, присмотрелась к собеседнику внимательней. – Острый аппендицит. Экстренно я тогда поступил, себя не помнил. Но тебя вот запомнил, ещё до того, как меня усыпили. Ты так непривычно ласково со мной общалась, хотя я, кажется, от души матерился.