Леонид вдруг психанул, шумно отодвинул свой стул, затем стул девочки и, схватив Мию за руку, резко дёрнул, заставляя малышку встать и пойти за ним.

Мое сердце сжалось. Я проводила взглядом дядю с племянницей до двери, а потом какая-то неведомая сила заставила меня выйти из-за стола и пойти за ними.

– Ты как себя ведёшь? Неряха! – услышала я возмущенный голос Леонида, когда вышла за дверь. Мия стояла напротив своего дяди, молчала, опустив глаза в пол. – Посмотри, платье испачкала! – он наклонился и дёрнул ребёнка за подол платья, послышался треск.

– Леонид! – громко позвала я и сделала несколько решительных шагов.

8. ГЛАВА 8

Мужчина обернулся на меня с застывшей злостью в глазах.

– Что тут происходит? – как можно ласковей произнесла я. а внутри меня все кипело – так я зла была на мужчину.

Леонид выпрямился и попытался улыбнуться:

– Ничего. Всё в порядке.

Я перевела взгляд с него на Мию, опустилась перед девочкой на корточки и аккуратно взяла за ручку:

– Ты как? – ребёнок качнул головой. А в глазах... боже, эти огромные светлые и мокрые глаза! – Покажешь мне свою комнату? Заодно переоденешься.

Мия вдруг кивнула и повела меня по коридору в сторону лестницы. И я пошла, не оглядываясь на явно шокированного Леонида.

Маленькая и теплая ладошка держала меня крепко, словно Мия боялась, что я вырвусь. Мы поднялись на второй этаж, прошли мимо двух дверей и остановились напротив третьей. Мия, нажав на ручку, открыла дверь и потянула меня за собой.

Эта комната поистине была детской и девчачей – вся розовая. Начиная с мебели, заканчивая рисунками принцесс на обоях.

В детстве я тоже мечтала о такой комнате. Не обязательно о розовой, просто о своей. Но нам с мамой приходилось ютиться в маленькой комнатке в теткиной квартире. К слову спальня тёти Нади была ещё меньше нашей. Я уже говорила, что у мамы была своя квартира, но её мы сдавали, потому что мама сидела со мной до трех лет, не работала и декретные не получала, так как до беременности она училась. А когда меня взяли в детский сад, мама пошла доучиваться, и уже после работать. Но переезжать в мамину квартиру мы не спешили.

Я ещё раз огляделась, замечая на маленьком столе у шкафа фотографию, тоже в розовой рамке. Мия и молодая женщина. Её мама...

И тут я неожиданно подумала, что мне повезло в другом, в отличие от Мии. Свою маму я узнала лучше, она была со мной, пусть и чудовищно мало в мерках вселенной, но все же дольше, чем мама Мии.

– Чёрного платья у меня больше нет, – вдруг выдала малышка.

– А какие есть? Покажи, – попросила я.

Мия подошла к шкафу и расппхнула дверцы. На вешалках, в ровный ряд, висела детская одежда. Вся такая маленькая, пестрая и яркая. Я подошла ближе и повела рукой по вешалкам с одеждой. Остановилась на чем-то джинсовом. Вытянула – платье-рубашка, глубокого темно-синего цвета.

– Думаю это подойдёт, – сказала я нежным голосом, отдавая вешалку Мии.

Девочка взяла наряд и вдруг крепко прижала его к себе. А застывшие в её глазах слезы крупными горошинами посыпались по детским щечкам.

Я растерялась. Серьёзно. Я не знала как реагировать на детские слезы. Я никогда, никогда не няньчилась с детьми. Да я даже их боялась! Особенно, когда они вот так – плакали.

И что же делать?

Отругать?

Но это же не капризная истерика.

Пожалеть? Но как?

– Это... платье... мне... – глотая слезы, начала говорить Мия. – Подарила... мама... Последнее! – и тут она начала ещё сильнее плакать, дергаясь всем телом.

Поддавшись неожиданному порыву, я опустилась перед девчушкой на колени и... обняла её. Крепко, но с осторожностью. Потому что Мия такая маленькая, хрупкая, а я, несмотря на внешнюю тоже хрупкость, довольно сильная. Спасибо хирургическому и приемному отделению, чего я только не носила, чего только своими руками не делала.