Когда девочка привела себя в порядок и переоделась в сухое, они сели пить чай с пирогом. С аппетитом его поедая, Алена рассказывала о своей долгой дороге. Смешно и увлекательно. Оля хохотала над ее рассказом, и никто бы не сказал, что это без причины. Бабушка тоже смеялась и любовно смотрела на блудную дочь. Та вернулась в Ольгино навсегда!

С теткой девочка подружилась сразу. Немного похожая на ее маму внешне, она была полной ее противоположностью: озорной, веселой, легкой. Она не читала нотаций, не делала замечаний, не заставляла вести себя подобающе и не затыкала Оле рот. Общалась как с подружкой. Но при этом оберегала: на глубину не пускала, неспелые яблоки отбирала, на переходе оживленной дороги держала за руку. «Вот бы она была моей мамой!» – регулярно ловила себя на этой мысли Оля и стыдилась ее.

Когда в ее жизни появилась Алена, друзья перестали для девочки существовать. Она ходила за теткой хвостом и была на седьмом небе от счастья, если та отправлялась с ней куда-то. Оля даже в микрорайон готова была с ней ездить на вонючем рейсовом автобусе (от запаха бензина ее рвало), но обожала другое: походы на затон. Топать до него – не меньше часа. Доехать не на чем, разве что на велике, но их у барышень не было. Правда, иногда их подбрасывали пацаны, сажая к себе на рамы. Олина мама ни за что бы не села на велик деревенского подростка, а Алена запросто.

Как рассказывала бабушка, при купце Егорове затон был широк, полноводен и прекрасен. Сама не застала, но от матери слышала. По нему ходили пароходы, грузовые и прогулочные, здесь были оборудованы пляжи, построен речной вокзал и торговые павильоны. При советской власти затон остался крупной водной артерией, но обезличился. Местные купались уже на диких пляжах, а прогулочные кораблики стали ходить все реже. В перестройку же затон загадили. Мясокомбинат стал спускать в него отходы. Вода в нем потемнела, стала вонять, берега заросли, заболотились. Алена рассказывала, как плакала, видя, во что превращается любимый водоем. Думала, конец ему, но нет. За десять лет, что затон отдыхал от сброса, он самоочистился. Прежним не стал, но уже не вонял, и вода в нем избавилась от мути. Жители микрорайона со временем об этом месте позабыли, им легче до самой Оки добраться, а сейминцы вернулись на берега затона. В числе их были и братья Зорины, Димон и Мишаня. С ними Алена с Олей познакомились на пляже. Старший был на мотоцикле с люлькой и предложил подбросить их до дома.

– А он не застрянет? – поинтересовалась тетка, скептически глянув на старый неповоротливый «Урал». – Дорога вся в рытвинах и вязких лужах.

– Да это танк, а не мотоцикл! – заверил ее Дима. – Везде пройдет.

Не прошел. Застряли в первой же яме. Дима предложил Алене пойти за помощью.

– А как же я? – всполошилась Оля.

– Сидите в люльке, ждите. Мы скоро. – И ушли.

– Димон это специально сделал, – досадливо пробурчал Миша. Он был постарше и уже окончил второй класс. – Чтоб с твоей сестрой наедине остаться.

– Она моя тетя.

– Вы похожи.

– Правда? – обрадовалась Оля. Это значит, что она тоже красивая!

– Обе косоглазые, лопоухие.

– Сам ты… косоглазый! – разозлилась она. – А у нас миндалевидный разрез.

– Китайский.

– Древнеегипетский. У сфинкса такие глаза. А еще у Нефертити.

– У какой еще Тити? – захихикал Мишаня.

– Дурак! – Она ткнула его кулаком в плечо. С виду такой приятный мальчик, светло-русый, большеглазый, смуглый, с темной родинкой на одной щеке и ямочкой на другой. – А лопоухость у женщины, между прочим, в Японии считается атрибутом красоты!