– Ишь чего удумал! Чтоб я еще раз на себя хомут повесила? Да ни за какие коврижки!

И все же пошла она под венец второй раз. Не смогла отказать влюбленному в нее красному комиссару. Мужчина при власти, при кормушке (голодали тогда в их краях), при возможностях. Фросе стало тесно в Ольгино, хотелось в город, и муж обещал сделать все для того, чтобы его перевели. Но этого не случилось. Комиссар, узнав об измене жены, пришел в бешенство и устроил стрельбу. Сначала он палил по Фросе, а когда попал ей в шею, пустил пулю себе в висок. Умер на месте. В отличие от благоверной. Та выжила, но осталась инвалидом: не могла держать шею, и голова заваливалась то набок, то вперед. Однако это не мешало Ефросинье вести бурную личную жизнь. Мужички как ходили к ней, так и продолжали это делать. Она еще не каждого пускала на свое ложе, выбирала тех, кто покрепче, покрасивее. В сорок семь слегла, но без мужской ласки не осталась. Ею Фросю одаривал местный фельдшер. Придет давление померить, укол поставить, да и останется на ночь. Благо не женат был в свои двадцать семь, мог себе позволить.

Умерла Ефросинья четыре года спустя от сердечной недостаточности. Как поговаривали, во время секса, но фельдшер уверял, что обнаружил ее мертвой, когда явился с медосмотром. К тому времени он создал семью и клялся в том, что его шуры-муры с покойной в прошлом. Никто ему не поверил, кроме супруги. Не могла юная барышня допустить мысль о том, что ее муж бегает от нее к лежачей кривошеей старухе.

…Обо всем этом Оля узнала много позже, когда стала взрослой. А в то распрекрасное лето она познакомилась с теткой, о которой очень мало слышала.

– Алена живет в Крыму, – говорила о младшей своей дочери бабушка. – Работает в детском лагере «Артек». Меня постоянно в гости зовет, да я не еду.

– Почему?

– Боюсь дороги, новых мест… Я ж не была нигде, кроме Энска. – Там она училась на медсестру. – Даже в Москве. И моря не видела никогда, поэтому его тоже боюсь. Вдруг волной меня унесет, и что тогда, я ж плавать не умею?!

– Какая ты, баба, трусиха, – хмыкала девочка. – А я бы поехала в Крым. Тем более Алена в «Артеке» работает! Почему она нас с мамой не зовет?

– Поругались они с твоей мамой несколько лет назад. Не общаются. – Баба тяжело вздыхала и меняла тему разговора.

И вот в один прекрасный день Олю с друзьями прогнал с речки дождик и она, вся мокрая и до колен испачканная грязью, прибежала домой, а там… Писаная красавица! Шикарная, как из журнала, да не российского, а зарубежного. Она сидит на диване, скрестив по-турецки ноги, курит длинную, пахнущую чем-то мятным сигарету и разговаривает по телефону. Не городскому, а мобильному! Оля такого в Ольгино ни у кого не видела, хотя говорили, что у мэра, директора мясокомбината и смотрящего за городом они имеются.

– В вашей дыре связь ни к черту! – кричит она и отбрасывает телефон. – Никак до Ольгино прогресс не дойдет? – Красавица встает, потягивается и смотрит на Олю. – Ты кто?

– Это твоя племянница, – отвечает за нее бабушка, выходя из кухни. В руках у нее блюдо с ягодным пирогом, на голове новый платок, на кофте – брошка. Ее только по случаю достают.

– Совсем на сестру не похожа, – замечает та. – Но это и хорошо, у той вечно рожа недовольная, а эта, сразу видно, хохотушка…

– Это точно. Сколько ни говорим ей: «Смех без причины – признак дурачины», – все равно ржет постоянно.

– Правильно делает. – Красавица подмигнула девочке. – Меня Аленой зовут. А тебя?

– Я же тебе говорила, – опять вмешалась бабушка. – Оля она. – И только сейчас заметила, в каком виде внучка ввалилась в дом. – А ну марш ноги мыть! Я убиралась полдня, а она с черными пятками на дорожки…