А Жирной Жанне категорически нельзя было позволять все, что ей приходило в ее кудлатую голову.

Дело в том, что у Жирной Жанны была весьма отвратительная наследственность.  Мадам Зинан, весьма зажиточная дама, но невысокого происхождения, от небольшого ума и от огромного желания заполучить титул, вышла замуж за графа Эрика Уорвика - нищего, грязного головореза. Граф был дерзок, жесток, груб и дик, словно родился среди отбросов, на самом дне, и не знал человеческих добрых слов. Да и милосердие и благочестие будто б никогда не трогали его сердце.  

Он, как и Жанна, любил выпить, подраться, залепить добрую оплеуху своей неповоротливой толстозадой женушке. За свою недолгую семейную жизнь граф сделал Зинан троих детей - наследника Вольдемара, Ивон и младшую, Жанну, -  и благополучно отбыл в мир иной с чужим ножом в боку.

Зато Зинан, терпевшая дикого буяна в своем доме достаточно долго, как  ей показалось, вздохнула свободнее. И, главное - у ее выводка на плечах, у каждого, расцвела графская метка, герб, вытравленный дикой кровью отца на детской коже, словно узор на муаре.

Знак аристократии. Метка высшего света.

С нею путь в высшее общество был открыт. Как любая мать, Зинан желала своим детям только добра, а добро в ее сундуках таяло, потому что никто, кроме нее самой, в  семью денег не приносил.

Жанна, услышав добрую весть от матери, пьяно фыркнула, обдав все кругом брызгами вина, и отерла пухлой ладонью мокрый подбородок.

- Это лучший подарок мне на день рождения! - нетрезво выкрикнула она, и мадам Зинан брезгливо отвернула лицо от мощной волны перегара и пота, распространившейся от красотки Жанны.

- Лишь бы все это не напрасно было, - вздохнула тяжело Зинан. - Все ж таки, Ивонка мне тоже дочь. Как бы не пропала зря.

- Серьги сняла? - вдруг деловито и резко осведомилась Жанна. - Дай сюда! Сюда дай, сказала!

- Да на, на, подавись! - выкрикнула мать, когда налетевшая Жанна, как коршун, выхватила из ее рук крохотные золотые кусочки - последнее и единственное сокровище, что было у Ивон.

- Дура! - огрызнулась грубая Жанна, тотчас напяливая чужие украшения.

- Сама дура! - тотчас отозвалась почтенная матушка. - Дальше-то что, спрашиваю?! Подмену ты как произведешь?! Король, поди, не дурак, и не слепой. Если Ивонка тебе отбор выиграет, уж он ее рассмотрит со всех сторон! Хоть бы ты похудела, что ли… надели бы платье Ивонкино, лицо фатой завесили… как-нибудь, да получилось бы его обмануть.

Жирная Жанна насмешливо хмыкнула, поправляя крохотные сережки в толстых мочках.

- Ты мыслишь примитивно, - ответила она, явно гордясь собой, потому что в ее хмельном мозгу созрела какая- то невероятная по своей небывалой дерзости идея.  - Он все равно заметит подмену.

- Ну, и зачем тогда Ивонку было посылать? - ворчливо спросила мать.  - Шла бы сама! Может, король заставил бы тебя танцевать, или на охоте скакать на коне! Глядишь, жопу бы свою подрастрясла!

Да, в благородном семействе воспитание хромало на обе ноги как у почтенной матери, так и у юной дочери.

- Да вот еще! - окрысилась Жанна. - Мне все равно, что он там заметит!

- Чего ж тогда рвешься за него замуж?         

Глаза у Жанны стали круглые, страшные, пустые.

- Он богат, - сказала она, облизывая толстые красные губы и нервно теребя в ухе отмародерствованную сережку. - Еще говорят, что он красив.

- Что она, красота-то, - ворчливо отозвалась мать. - Твой отец тоже был красавец хоть куда, и при этом злой, как головорез. А король и того злее; и если ты получишь от него кулаком в зубы за подлог, то это еще, считай, дешево отделаешься.