Когда он подошел вплотную, я почти не дышала.

— Не надо…

— Не надо мне врать, — зарычал, хватая меня за шею и дергая к стенке. — Ты скулишь и умоляешь тебя отпустить каждый раз, как оказываешься в моих руках… — Он медленно склонился к моему лицу, глядя в глаза. — Сутки кончились. Я не дам больше.

— Отпусти… — прошептала, с трудом выдерживая его взгляд.

— А не то что? — низко прорычал он, почти касаясь губами моей скулы. И вдруг вжался лбом в мой висок, шумно втягивая воздух. — Я, может, и заслужил все то, что ты со мной делаешь… — Когда он тяжело сглотнул, я прикрыла глаза и задрожала под давлением его жестких пальцев. — Но я не говорил, что буду терпеть.

И он рванулся рукой мне под платье.

А мне показалось, я дернулась от него прочь. Но в следующий удар сердца нашла себя парализованной в его руках. Он жестко развернул к себе задом и прорвался в трусы, безжалостно запуская руку между ног. Вторая сдавила грудь. И все — меня прежней не стало. Как не стало зеркала, раковины, в которую пыталась вцепиться, отдаленного гула голосов где-то за запертыми дверьми. Остался только Харт. И его приказ подчиниться… или сдохнуть. По крайней мере, мне показалось, что я не выдержу всего, что он со мной творил.

В глазах сверкнуло, спину выгнуло дугой, и я оказалась на его плече затылком. Стук пластиковых пуговиц с ворота рубашки о раковину оглушил, но тут же потонул в бархатном требовательном рычании зверя. Чувствительная кожа оголенной груди загорелась от его жадного сжатия.

Мне казалось, меня тащит под воду, и я держусь за Харта, лишь бы сделать еще один жадный глоток… но неизбежно захлебываюсь.

— Рон… — выдыхаю хрипло, но он уже не слышит.

По коже шеи скользит его шершавый горячий язык, и я только успеваю задержать дыхание, как в грудь бьет волной, сметающей на своем пути все — мысли, страх, чувства… Остается одно — желание отдаться. С потрохами, кожурой и косточками — без остатка. Когда я чувствую его член между ног, немного трезвею, но только на один вдох. Успеваю увидеть нас в отражении зеркала, и от этой картины хочется зажмуриться… или подсмотреть снова? Но все снова теряет смысл, когда он преодолевает сопротивление, причиняя боль, и вжимается в мои бедра…

Мне казалось, что до этого момента я была в аду? С губ сорвался смешок… и следом стон. И еще один… Харт двигался медленно… невыносимо медленно… будто вслушивался… в нас? Или растягивал… удовольствие? Наказание? Утоление? Все сразу. Я встала на носочки, пытаясь сбежать, но он рывком вернул меня к себе, и я снова захлебнулась от концентрации звериного голода. А следом — задергалась от подступающей разрядки.

— Раз, — усмехнулся он в висок, двигаясь все быстрее — тащил в новый омут.

— Рон… — задыхалась я, вздрагивая от каждого его движения.

Анестезия токсина отпускала слишком быстро, и все происходящее стремительно оборачивалось пошлым, откровенным и грязным.

Харт вжал в себя сильней, болезненно стиснул пальцы на горле и задвигался быстрей. И я предпочла задохнуться от новой волны чувственной капитуляции, отсрочив свое полное моральное уничтожение.

— Два… — приказал он…

…и я послушно кончила снова. Только на этот раз меня будто собрало по частям и заставило ощутить себя в полной мере в единственно правильном месте, словно я была создана для него — в руках Ронана Харта, прижатая к раковине с оголенной задницей, разодранной горловиной рубашки и голой грудью.

Первым я ощутила холод под ладонями — каменная стойка раковины. Потому что все остальное тело горело и таяло от тягучей наполненности. Судорожно всхлипнув, я передернула плечами, и стало холодно — Харт отстранился. Но, к счастью, ненадолго.