Не пожалел прокурор и мою мать, в деталях расписывая, что она вырастила практически серийную убийцу. И хоть адвокат умудрялся парировать его выпады, я ощущала, что практически все в зале – против меня.

… Мне дали семь лет. К ужасу мамы. К моему ужасу. К неудовольствию остальных. Особенно красивой блондинки примерно одного со мной возраста – как оказалось, это и была жена того, чье убийство мне шили. Инга Завальская.

Прокурор требовал двенадцать лет. Сыграло роль мое якобы «добровольное признание». Может, еще красочные рекомендательные письма от преподавателей университета, но это не точно.

Я сорвалась, когда меня выводили под конвоем прочь, надев наручники. Только сейчас до меня дошел весь ужас… и осознание того, что моя молодость пройдет за решеткой.

- Мама! – меня как будто кипятком ошпарило, я изо всех сил рванулась из рук конвоиров. – Мамочка, не верь ничему и никому! Я этого не делала, слышишь? И отцу скажи… Вадим придет в себя, он вам все расскажет! Мама!

Мама тянула ко мне руки. Причитала, что я еще ребенок и никогда бы не сделала того, в чем меня обвиняют. Адвокат и Ева зря пытались ее успокоить. А потом светлая тень – вдова Завальского – наклонилась к ее уху и что-то быстро сказала.

Мама изменилась в лице. Поднесла руку ко рту и начала оседать на пол. Кто-то потребовал позвать врача. Я только увидела, что прибежавший тотчас же медик утвердительно кивнул – мол, ничего страшного, и все. Меня вывели из зала судебных заседаний и затолкали в автозак.

Я больше не была подозреваемой. Теперь я была осужденной.

Мне и еще троим женщинам разрешили забрать вещи. Машина повезла нас туда, куда не пожелаешь попасть даже врагу. Везли долго. Это

Ворота зоны, лай собак. Вертухаи на вышках. Здесь весна умерла. И пусть светило солнце – оно не давало того света, что должно было, из-за колючей проволоки.

Ад начался с самой первой секунды, как я переступила порог этого филиала преисподней на земле.

Здесь женщин не считали за людей. Здесь не было женщин вовсе. Мы были лишь номера, второй сорт, те, с кем не собирались церемониться.

Досмотр. С таким унижением мне еще не приходилось сталкиваться. Ледяная вода. Надзиратели были обоих полов. И никто не думал щадить наши нежные чувства, пока мы пытались помыться бруском вонючего мыла.

Я не сломалась только потому, что знала – все мои силы пригодятся в камере. И пусть я получила много советов, как не дать себя сожрать живьем – они были хороши лишь на практике.

Тюремный доктор – тучная женщина с ледяным взглядом – поверхностно опросила о заболеваниях, подвергла унизительному осмотру на кресле. Ни на что особо не надеясь, я все же рискнула обратиться к ней.

- У меня был незащищенный половой акт… Я бы хотела…

По тому, как изменилось ее лицо, я поняла, что лучше было молчать. Мне казалось, она сейчас ударит меня в живот.

- Твари. Грязь под ногами. Чем думала, когда раздвигала ноги? Поблажки? Здесь их не будет! На что детей обрекаете, мрази?

- Нет! – я сжалась. – Я бы хотела… попросить таблетку… чтобы беременности не было.

- Да ладно? – она, как мне показалось, выдохнула. – Ты серьезно? Впервые вижу зечку, которая не собирается прикрываться пузом, чтобы обеспечить себе сносные условия. Но ты мне здорово упрощаешь жизнь, Лапина. Держи и выпей, хотя, если там что-то есть, тебе отобьют сразу…

От ее слов по спине прошёл ледяной холод. Но я знала, что этого показывать нельзя. Выпила под одобрительный кивок докторши. Похоже, одним врагом у меня будет меньше. Хотя, как знать…

Отрядный воспитатель – строгая, но не злобная женщина – прочитала мне лекцию об исправлении и труде на благо общества, пригрозила серьезными проблемами в случае нарушения порядка, и велела конвою проводить в «мое отделение».