На вопрос, кто же все-таки убил Завальского, не ответил. Сказал, что у него первоочередная задача – спасти меня от ложного обвинения.

Скоро. Скоро я буду на свободе и забуду все это, как страшный сон. Я буду совсем иначе смотреть на мир. Я теперь знаю цену свободы и жизни.

Умывалась, что-то напевая. Как только выйду на волю, я приготовлю роскошный стол. Будут все – и мама, и Ева с Виталиком, и адвокат, и Вадим. Все, кто в меня верили и не отвернулись. Это самое малое, чем я могу их отблагодарить.

Когда заскрипели двери и прозвучало привычное «Лапина, на допрос», я даже поздоровалась с конвоирами, стараясь не улыбаться раньше времени. Ждала встречи с Крашем – даже понимала, что не только ради того, чтобы получить хорошие новости. Не проникнуться симпатией к такому красивому мужчине, который к тому же взялся меня спасать, было невозможно.

Улыбка так и погасла на губах, когда меня ввели в кабинет.

Вадима там не было. Зато был Тарасюк. И когда он повернулся ко мне, я задохнулась от ненависти в его глазах.

Едва только вышли конвоиры, он сделал шаг ко мне и замахнулся. Я едва успела отскочить. Но этого ему показалось мало. Схватив за волосы, рыжий урод опрокинул меня на пол.

- Конченая мразь! – срывающимся голосом прохрипел он. – Тебе мало было смерти Завальского, сука? Ты убила моего напарника, тварь!

9. Глава 8

Я перестала воспринимать действительность. Слова били, как камни, летящие мне в лицо, ранящие тело и душу.

Ехал на место преступления… Не справился с управлением… Реанимация, врачи не дают никаких гарантий, что Вадим Кальченко придет в себя…

Это я его заказала… С адвокатом спелась. Вместе провернули это дело, чтобы Краш не нашел никаких доказательств моей вины… А он их почти нашел, сам говорил…

Я лежала на полу, слушая угрозы и обвинения, а в голове пульсировала одна-единственная мысль: Вадима больше не будет.

Он еще жив… но он в тяжелом состоянии… и он больше не сможет меня спасти.

Я вернулась в камеру к обеду – морально уничтоженная. Меня сломали без побоев. Никаких доказательств, о которых говорил Кальченко, нет. Я бы могла надеяться на то, что они у него с собой. Но уже начинала понимать, в каком ужасном положении оказалась.

И о том, что в момент совей истерики на глазах у Тарасюка я все же подписала признание в убийстве Завальского, вспомнила только к вечеру. Сил не было ни на что, кроме слез.

Я пыталась убедить себя, что он успел раздобыть доказательства и их приобщат к делу. Но с каждой минутой убеждалась все больше – меня искусно подставили. И никто уже не поможет. Только чудо. Господи, пусть с Кальченко все будет хорошо. Пусть он придет в себя… я не верю, что он не нашел доказательств, он говорил, что после этой поездки моя невиновность будет полностью доказана!

Спустя два часа мне велели собираться. Меня вернули в общую камеру. Как будто мало было всего ужаса, что сегодня обрушился на меня… Я не успела войти, как на меня накинулась Спица.

Она была невменяема. Не слышала грозных окриков Фриды, сомкнула руки на моей шее с намерением удушить. Я ничего не понимала. Когда ее оттащили от меня и отвели в угол, Фрида с угрюмым выражением лица протянула мне кружку горького чая.

- Краш вел ее дело. Он бы доказал, что она ни при чем. Но теперь уже ничего не докажет и никому не поможет.

- Мне тоже! – глотая слезы и дрожа всем телом, выкрикнула я. – Не надо делать из меня виноватую!

- Говорят, это все из-за тебя, Студентка. Он поехал собирать улики по твоему делу. Всем плевать, кого ты так достала. Что они не остановятся не перед чем, но ты обеспечила приговоры таким, как Спица. Больше никто не будет разбираться!