Он развернулся и, не прощаясь, пошел в свою комнату.

— Ну, я тогда тоже пойду, — неуверенно сказал Этьен.

— Обалдеть! Вот это мужики! — фыркнула Людка. — Одиннадцать часов, а они уже спать собрались. Ну и ладно, — повернулась она ко мне. — Мы и сами можем повеселиться, да, Лерок?

— Я уже повеселилась, — хмыкнула в ответ. — Идем, Люсь, покажу тебе комнату.

— Кошмар, — неизвестно кому пожаловалась Скрябина. — Я попала в дом престарелых.

Она отправилась за мной, бормоча что-то о скучных пенсионерах и унылых импотентах. Этьен поплелся вслед за нами.

— О, мы с вами соседи, — задумчиво заметил злосчастье, когда я открыла дверь гостевой комнаты.

— Звучит не очень обнадеживающе, — фыркнула Людка. — Лер, ты уверена, что этот твой родственник не бродит во сне и не вламывается в чужие спальни?

— Я не лунатик, — обиженно вскинулся Волошин.

— Сомневаюсь, — усмехнулась Людка, окидывая его презрительным взглядом.

— Да ладно тебе, Этьен абсолютно безобиден, — заступилась я за переминающегося с ноги на ногу ботана. — А ты чего ждешь? — повернулась к нему. — Хватит дискутировать, иди спать.

— Спокойной ночи, — пробормотал злосчастье.

Он снова был робким, неуверенным и похожим на бездомного пса. Или казался таким? Сегодняшний вечер заставил меня посмотреть на Этьена по-другому. Что, если тот просто прикидывается занудным ботаном?

Я задумчиво наблюдала, как Волошин открыл соседнюю дверь, помялся немного, оглянулся на нас и только после этого вошел, и в душе моей заворочалось сомнение. Может, вся эта бестолковость — только маска?

— Мы идем?

Людка взяла меня под руку, заставив отвлечься от размышлений.

— Да, идем, — улыбнулась я.

Комнаты постояльцев располагались в правом крыле дома. Они шли в один ряд, одна за другой, протянувшись до самой торцевой стены. Напротив были запертые пустые спальни и среди них — одна жилая. Моя. В левой части особняка, отделенной коридором, находились кабинет, библиотека, гостиная и кухня. Второй этаж был превращен тетушкой в склад ненужных вещей. Старая мебель, картины без рам, свернутые в рулоны ковры и упакованные в коробки фарфоровые безделушки — все это было свалено в огромных пустых залах, вызывая у меня только одно желание: выкинуть этот хлам к чертовой матери.

— Ни хрена себе!

Скрябина перешагнула порог и застыла, удивленно разглядывая сиреневую гостевую.

— Твоя тетя Лека случайно не аристократкой была?

С Леокадией Серафимовной Людка ни разу не встречалась, знала о ней только из моих рассказов.

— Понятия не имею. Тетушка никогда не говорила о своем прошлом.

— Офигеть, обстановочка, — крутила головой Скрябина.

Она восхищенно рассматривала огромную кровать с кисейным балдахином, резной туалетный столик, пару изящных кресел, стоящих перед камином, толстый персидский ковер на полу, бархатные лиловые шторы, старинные картины и хрустальные бра на стенах.

— Слушай, откуда у твоей тетки было столько денег? И почему она никогда тебе не помогала?

Людка подошла к кровати, рухнула на шелковое покрывало и раскинула руки.

— Охренеть! Пока ты по всяким комнатушкам ютилась, твоя Леокадия Серафимовна в таких хоромах одна жила, — скривилась подруга.

— Я не в обиде. В конце концов, все и так мне досталось, — оборвала я ее.

Терпеть не могу обсуждать с посторонними своих родственников. Семья — это семья. Какой бы она ни была. И чужим лучше не знать, что в ней происходит.

— Ладно, Люсь, я пойду. Белье свежее, полотенца и халат — в ванной. Что-нибудь еще нужно?

— Лерка, ты что, уходишь? Я думала, мы посидим, поболтаем.

Скрябина уставилась на меня удивленным взглядом. На ее симпатичной курносой мордашке застыло обиженное выражение.