А ему только и оставалось, что ловить.

И вот теперь тоже пытается передать свое настроение физиономией.

Знает, что со мной такие вещи нихуя не катают, а все пытается. Наблюдаю с легким интересом за сменой выражения на смуглой роже, жду.

— Мало ресурсов, — выдает, наконец, явно заготовленную фразу старый приятель.

— Каких именно? — холодно уточняю я, хотя и без того знаю, что мне сейчас скажут.

И знаю, что Тигр прав.

Но это все решаемо.

— Человеческих, брат.

Молчу, ожидая продолжения.

Пусть скажет, проверю, верны ли мои предположения.

— Нет, парней нам хватит, — оправдывает мои ожидания Тигр, — сам знаешь, в последнее время люди идут… Но вот поддержки нет. А в таком деле поддержка необходима. Был бы прежний полкаш, то вопросы бы все снялись. А с этим ебанатом даже свои не вяжутся.

Киваю едва заметно, давая понять, что согласен.

Полгода назад старый начальник МВД, с которым были неплохие, вполне сформированные, как любил говорить Бешеный Лис, отношения, вышел в отставку. Верней, его “вышли”, чтоб посадить на его место засланного казачка.

Полковника Мазурикова, которого местные деловые уже окрестили Мазуром. Случилось это неожиданно и больно ударило по всем налаженным уже бизнес-процессам города.

Хорошее слово: “бизнес-процессы”. Умное.

И, главное, очень такое… Обтекаемо-всеобъемлющее. Деловые процессы, значит. Процессы любых дел. Как законных, так и незаконных.

Что характерно, от появления в городе новой фигуры, пострадали и те, и другие.

И не только у меня, верней, вообще даже не у меня.

Бешеный Лис, который номинально находился уже вообще не здесь, давно и успешно окучивая столичных привластных лохов, тоже пострадал, потому как в городе у него море интересов осталось.

И за большую часть этих интересов отвечаю именно я.

Пока.

Теперь вот, наверно, частью наследника своего озадачит. Не просто же так прислали его сюда из далеких африканских ебеней.

Честно говоря, я не думал, что Лис вернется когда-нибудь. И не рассчитывал на это.

Наша история, болючая и дикая, если со стороны глянуть, давно уже закончилась.

Нас растащило в разные стороны, сожгло дотла. Одни головешки остались.

Я так думал.

Пока не увидел Васю, мою маленькую девочку, испуганно кутающуюся в безразмерную стремную кофту у ворот больницы.

И вот как-то сразу все переменилось.

И жизнь, которая последние пять лет казалась серой, с частыми вкраплениями черноты и дерьма, заиграла настолько ярко, что глазам стало больно.

До сих пор вспоминаю — и больно.

И кайфово.

Словно заново все.

Не было этих пяти лет, не было тюряги, бесконечно тянущихся серых дней.

Словно мне опять двадцать три, я — будущая звезда спорта, на самом пике формы. У меня есть охренительная девушка, самая лучшая, самая красивая. И друг есть. Близкий. И в его глазах я вижу ту же бешеную жадность по отношению к моей маленькой девочке. Жадность, которую в себе ощущаю. И эта жадность не бесит. А заводит. И ночи наши, долгие ночи на троих, наполнены безумием, сладким, острым, горячим, словно лава огненная.

Эти ночи дают столько сил, столько энергии, что горы готов свернуть.

И сворачиваю!

Потому что легко сворачивать горы, когда есть надежное плечо рядом. И есть, ради кого их сворачивать, эти горы.

После, в тюряге, мне было себя дико жаль, такого: молодого, ебанутого, восторженного дурака.

И обидно за него, за его слепую веру, за то, что реально был, словно в затмении. В ослеплении, как бывает, когда на солнце глянешь.

Я на Васю смотрел и слеп.

И Лис тоже.

А она…

Когда все закончилось, резко, нереально жестко, словно на пике — и сходу вниз, и об землю, воя от боли в переломанных крыльях и ребрах, я проклинал. Не ее, не Василису. Судьбу.