Я, конечно, услышав про мусор от отца, знатно поржал, но тот нахмурился сурово, и пришлось затыкаться и тоже делать суровое понимающее лицо.

Я с некоторых пор послушный сын, да.

Хотя где вывоз мусора и где Бешеный Лис, прямо загадка.

Отец в последнее время в политику серьезно метит, и есть у меня ощущение, что все у него срастется, несмотря на очень неоднозначное прошлое.

Не просто же так свалил из родного города, подался в столицу… Там и теплее, и люди мягче. И никто про Бешеного Лиса не знает, в рожу не тыкнет лишний раз.

Отпиваю коньяк, закидываю ноги на низкий столик, тянусь к кальяну.

Старые привычки вспоминаются легко, словно и не было этих гребанных пяти лет ада.

Надо же, только вернулся, и сразу в омут с головой… Даже и не ожидал…

Телефон пульсирует красной точкой, словно маленькое живое сердце, в том же ритме бьется.

И мне стоит огромных усилий не рвануть туда, где оно, мое сердце, осталось.

Изо всех сил стараюсь не расслабляться в этом направлении, не представлять себе, как встаю, прыгаю в тачку и лечу в дурацкий дешевый отель, где остановилась Вася.

Захожу в номер, падаю на колени перед ее кроватью и сграбастываю ее, вместе с одеялом, маленькую такую, тонкую и сонно-теплую. Вдыхаю, втягиваю ноздрями ее родной запах, словно оголодавший зверь — аромат своей самки.

Как отбрасываю мешающее одеяло и рву на ней топ, сорочку или в чем она там спит… Блять… Не представлять, в чем спит, не представлять!!!

Злобно смотрю на выпирающую ширинку, раздраженно тянусь сначала за бокалом, а затем за трубкой кальяна.

Успокоиться. Надо успокоиться.

Вася — уже не та наивная девочка, ее нахрапом и силой не возьмешь.

Причем, ведь поплыла в самом начале, я же видел!

Глаза такие огромные были, когда меня увидела. Ничего, кроме этих глаз, значения не имело в тот момент!

Даже тяжелая лапа вечного моего соперника-соратника, по-хозяйски лежащая на хрупком плече Васи. Наоборот, она смотрелась не чужеродно, а правильно. Знакомо.

И общий вайб мгновенно отправил нас троих в ту безумную сладкую зиму, которую мы провели вместе. В угаре страсти. В угаре любви.

Это ведь первая моя любовь была. В тот момент я не думал про это, потом только, в армейке, осознал. Первая моя такая безумная. Первая такая жаркая, заставляющая забыть обо всем на свете.

Не думал, что вообще на что-то такое способен, а оказалось…

Пропал я, в кротовью нору провалился. И летел, летел, летел, счастливый своим безвременьем. Которое казалось нереально устойчивым. А на деле… На деле — пустота под ногами была.

Я ведь запрещал себе думать о ней, нежной моей обманчивой первой любви. Не помогало это там, где я был. Не придавало сил. Наоборот, каждый раз, едва закрывал глаза и видел ее в своей больной пустой башке, тянуло что-то такое сделать, чтоб прекратить, нахер, все.

И не было у меня якоря, способного хоть как-то тормознуть.

Отец… Он сделал все, что мог, в тот момент. У него была своя жизнь. И свои планы. А я… Я один на один остался, как кутенок, брошенный в воду.

Тут или выплываешь, или тонешь.

Я выплыл.

С балкона, через огромные панорамные окна, я вижу, как на стоянку комплекса на дикой скорости залетает черный здоровенный хаммер.

Он нагло раскорячивается на местах для инвалидов, а его водитель вылетает из-за руля и быстро идет к подъезду.

Усмехаюсь, провожая взглядом высоченную широкоплечую фигуру…

Ну привет, братишка…

Долго ты что-то.

14. 14. Камень

Машину бросаю, кажется, даже не закрыв ее толком. В любом случае, ебанутых в городе мало, чтоб позариться на нее.

Пожалуй, один только сивый придурок, так за столько лет так и не отыскавший в своей тупой башке мозги, остался из не боящихся.