Что? О чем он вообще?

— Короче, малышка, — продолжает Лис своим спокойно-рассудительным бархатным голосом, — я тебя сначала выебу, а потом буду разговаривать.

12. 12

Охренел.

Другого слова у меня не подбирается, да и не нужно ничего подбирать. Я вообще как-то неправильно себя повела изначально, и теперь это с каждой минутой все очевидней. Не стоило с ними разговаривать вообще!

И пытаться объяснять, вспоминать дела давно минувших дней, тоже не стоило!

Впустую это все.

И их мнимое внимание, и такие искренние попытки в разговор…

На стену он лез… Надо же! Хорошо ему там, на стене, было в компании с девками, которых они с Камнем юзали, пока я чуть не погибла!

А теперь еще и жертву пытается из себя строить!

“Какая ты…”

А какая я?

Пофиг. Не хочу знать!

Я смотрю на жесткий хищный профиль Лиса и жду момент. Не слушаю, что он говорит еще, специально отключаю мозг от этой функции, чтоб не впечатляться лишний раз. Все же, как показал сегодняшний печальный опыт, я очень много внимания уделяю их словам. И даже пытаюсь… если не верить, то хотя бы понимать. Воспринимать.

А они мне ответный подарок делать не планируют.

Лис что-то еще говорит, я смотрю то на него, то в лобовое, прикидывая, как действовать дальше.

Надо отвадить его раз и навсегда.

Звуковой фон из его слов не мешает, умение отключаться и не пропускать в мозг ненужное я выработала еще в детстве, с родителями, и закрепила в первые годы моего супер-счастливого брака. Тошка оказался тот еще нудень.

Надо же, а ведь в детстве и не замечала за ним такого!

Как люди меняются!

Или просто я дура, не замечаю очевидных вещей. Второе — верней.

Лис тормозит у современного жилого комплекса, кстати, не того, в котором у него была когда-то квартира.

Вырубает зажигание, поворачивается ко мне. Всем телом, мощно так получается у него, угрожающе. И я, несмотря на то, что вполне уже пришла в себя и даже проработала стратегию дальнейшего поведения, напрягаюсь.

Хищник.

И был хищник, а теперь еще и заматерел. Поднабрал массы, опыта, наглости. Жесткости. Жестокости.

Все это чудным коктейлем перемешивается в его глазах, обжигает. И, будь я чуть подурнее, повлюбленней и попроще, то обожглась бы с радостью. Сколько у него таких было, бабочек, с наслаждением сгорающих в этом безумном огне? Сколько их было, пока он мне лапшу на уши вешал? Сколько потом, просле того, как я сбежала из города? А сейчас сколько?

Думать об этом не больно. Уже нет.

Пять лет назад я сгорела, похоже, полностью.

И теперь отвечаю на его тяжелый жесткий взгляд спокойно. Не горят больше мои глаза, одни угли остались.

Нужны тебе угли, Лис?

Не боишься запачкаться?

— Изменилась, малышка.

Он упорно называет меня “малышкой”, словно не случилось ничего. Зачем? Сам же обозначил новые наши отношения, их уровень.

“Выебать, а потом разговаривать”.

Чудесно же.

И, главное, моего согласия не требуется.

— И ты, — ровно отвечаю я, не ведясь на провокацию. Раньше бы спросила, в какую сторону перемены. Сейчас мне пофиг. Тем более, что и без того в курсе, в какую. В плохую.

Он смотрит, долго-долго, пальцы чуть заметно подрагивают, словно сдерживается, чтоб не дотронуться. Не прижать к себе, не поцеловать, как когда-то давно, когда мы никак расстаться не могли, все целовались и тискались в машине. И они, два моих безумных парня, вырывали меня друг у друга, чтоб получить свой кусочек кайфа.

Обжигает внутри мышечной сладкой памятью.

Хочется зажмуриться, но…

Может, этого он и ждет?

Не дождется.

— Пошли. — Наконец, после долгого молчания, приказывает Лис и выходит из машины.